Джеймс Клавелл - Сегун. Книга 2

– Никогда! – Чайница была единственной вещью, кроме мечей и большого лука, которой он очень дорожил. – Это будет последнее, что я продам.

– Пожалуйста, извините меня, но, если платить за моих вассалов будет нечем, возьмите ее.

– Для них всех денег хватит с лихвой. И на самое лучшее оружие и лошадей. Нет, Бунтаро-сан, эта вещь ваша.

– Нам немного осталось. Кому мне завещать ее? Сарудзи?

Она посмотрела на угли и огонь, поглощающий миниатюрный вулкан. Это зрелище успокоило ее.

– Нет. Не раньше чем он станет настоящим мастером чайной церемонии, равным отцу. Я советую вам оставить эту вещицу господину Торанаге. Пусть он перед смертью решит, достоин ли такого наследства наш сын.

– А если господин Торанага проиграет и погибнет до зимы?

– Что?!

– Здесь, в этом уединенном месте, я могу спокойно сказать вам правду, не кривя душой. Ведь откровенность – важная часть тя-но-ю? Да, он потерпит поражение, если не перетянет на свою сторону Кияму и Оноси, а также Дзатаки.

– В таком случае укажите в завещании, что чайница династии Тан должна быть отправлена под охраной Его Императорскому Величеству с просьбой принять ее. Конечно, она достойна того, чтобы принадлежать Сыну Неба.

– Да. Это замечательный выбор. – Он посмотрел на стилет, потом мрачно добавил: – Ах, Марико-сан, уже ничего нельзя сделать для господина Торанаги. Его карма записана. Он выиграет или проиграет. И что бы ни выпало на его долю – победа или поражение, – нам не избежать большой крови.

– Да.

Задумавшись, он отвел глаза от стилета и посмотрел на веточку дикого тимьяна: слеза на ней все еще оставалась чистой.

– Если он потерпит поражение, я, прежде чем умереть, убью Андзин-сан. Или это сделает один из моих людей.

В темноте ночи лицо Марико казалось неземным. Мягкий ветерок трепал пряди ее волос, придавая ей еще больше сходства со статуей.

– Пожалуйста, извините меня, можно я спрошу почему?

– Он слишком опасен, чтобы оставлять его в живых. Его знания, его идеи, даже его пятая конечность… он сеет заразу в государстве. Сам господин Яэмон ее подцепил. Господин Торанага уже попал под его влияние, не так ли?

– Господин Торанага использует его знания, – поправила Марико.

– Смерть господина Торанага послужит сигналом к уничтожению Андзин-сан. Но я надеюсь, что глаза нашего господина раскроются раньше. – Фитиль в масляной лампе затрещал, догорая, и погас. Бунтаро взглянул на Марико: – Вы тоже им очарованы?

– Он удивительный человек. Но ум его так отличается от нашего… Идеалы Андзин-сан… столь рознятся с нашими, что временами его почти невозможно понять. Один раз я пыталась объяснить ему, что такое тя-но-ю, но это оказалось выше его понимания.

– Видимо, это ужасно – родиться варваром, ужасно, – заключил Бунтаро.

– Да.

Его взгляд упал на лезвие стилета.

– Люди говорят, что Андзин-сан был японцем в предыдущей жизни. Он не похож на других варваров и… очень старается говорить и вести себя как один из нас, хотя это ему и не удается, да?

– Я хотела бы, чтобы вы видели его в тот вечер, когда он чуть не совершил сэппуку, Бунтаро-сан. Я… это было очень необычно. Смерть уже коснулась его, но рука Оми ее отвела. Я тому свидетель. Может, он когда-то был японцем. Именно это, я думаю, и объясняет многие вещи. Господин Торанага считает, что он очень полезен для нас именно сейчас.

– Пора вам покончить с его обучением и снова сделаться японкой.

– Что?

– Я считаю, что господин Торанага находится под действием его чар. И вы тоже.

– Пожалуйста, извините меня, но у меня иное мнение.

– В ту ужасную ночь в Андзиро я чувствовал, что вы заодно с ним, против меня. Скверная мысль, конечно, но я это ощущал.

Она оторвала взгляд от лезвия, воззрилась на него и не ответила. Еще одна лампа погасла. Теперь тьму рассеивало пламя единственного светильника.

– Да, я ненавидел его в ту ночь, – продолжал Бунтаро тем же спокойным голосом, – и хотел его смерти, и вашей, и Фудзико-сан. Мой лук подстрекал меня, как это бывает временами, требовал расправы. И когда на рассвете следующего дня я увидел, как он спускается с холма с этими недостойными мужчины пистолетами в руках, мои стрелы жаждали напиться его крови. Но я отложил его убийство и смирился, ненавидя себя за неучтивость больше, чем его, стыдясь своего поведения и того, что выпил слишком много саке. – Теперь стало видно, как он устал. – Столько позора пришлось нам вытерпеть – вам и мне. Не так ли?

– Да.

– Вы не хотите, чтобы я убил его?

– Вы должны делать то, что считаете своим долгом, – произнесла она. – Как и я буду делать то, что считаю своим.

– Мы проведем эту ночь вместе на постоялом дворе, – объявил он.

– Да.

И тогда Бунтаро передумал. Она была совершенной гостьей, а нынешняя тя-но-ю – лучшей чайной церемонией из всех, какие он проводил, поэтому он вернул ей покой и время – ту же меру, которую сам получил от нее.

– Ступайте на постоялый двор. Спите спокойно, – вздохнул он, взял стилет и протянул ей. – Когда с кленов опадет листва – или когда вы вернетесь из Осаки, – мы начнем сначала. Как муж и жена.

– Да. Благодарю вас.

– Вы соглашаетесь по доброй воле, Марико-сан?

– Да.

– Перед вашим Богом?

– Да. Перед Богом.

Марико поклонилась, взяла свое оружие, упрятала его за оби, еще раз поклонилась и ушла.

Ее шаги замерли вдалеке. Бунтаро глянул на веточку, которую по-прежнему держал в руке: слеза еще не скатилась с листочка. Когда он осторожно клал веточку на последний оставшийся уголь, пальцы его тряслись. Чистые зеленые листья изгибались, обугливаясь. Слеза испарилась с тихим шипением.

Через некоторое время он заплакал в тишине от ярости, внезапно почувствовав в глубине души, что она изменяла ему с Андзин-сан.

Блэкторн увидел, как она выходит из калитки и шагает по хорошо освещенному саду. У него захватило дыхание при виде ее совершенной красоты. Рассвет медленно охватывал восточную часть неба.

– Здравствуйте, Марико-сан.

– О, здравствуйте, Андзин-сан! Извините, вы напугали меня – я не заметила вас. Вы еще на ногах?

– Нет. Гомэн насай , не еще, а уже. – Он улыбнулся и показал на небо, предвещавшее наступление утра. – Эту привычку я приобрел на море – просыпаться перед рассветом, чтобы выйти на корму и встречать солнце. – Его улыбка стала еще шире. – Это вы поздно ложитесь.

– Я и не заметила, как… как ночь кончилась. – Самураи, стоявшие на часах у ворот и всех калиток, с любопытством наблюдали за ними. Среди них Нага. Ее голос стал почти неслышим, когда она переключилась на латынь: – Следи за своими глазами, прошу тебя. Даже в темноте ночи скрываются предвестники судьбы.

– Я прошу прощения.

Они оглянулись на стук конских копыт у главных ворот. Прибыли сокольничие, загонщики и стража. На шум вышел понурый Торанага.