Гэри Дженнингс - Ярость ацтека

* * *

Бóльшая часть путешествия до Сан-Хуана прошла без происшествий, но когда до города оставалось всего несколько дней пути, зарядили дожди. Собственно говоря, зачастили они, то усиливаясь, то ослабевая, еще с тех пор, как мы спустились с плато, но теперь это был сплошной, не прекращающийся ливень, настоящий потоп, как будто боги майя наслали на нас проклятие за то, что мы вторглись на их территорию.

Мы брели в грязи по колено, а наши тяжело груженные мулы проваливались по брюхо, так что нам с трудом удавалось их вытаскивать. ¡ Dios mío! Насекомые ели нас поедом, словно взбесившиеся дикие звери; с ветвей деревьев, под которыми мы проходили, свисали, явно желая познакомиться с нами поближе, огромные животные; а в реках и болотах подстерегали похожие на драконов, злобные, как демоны, зубастые крокодилы.

Когда ваш мул по брюхо в грязи, у вас нет выбора: волей-неволей придется слезть с него и сражаться с вязкой жижей самому. Так что очень скоро все наши гачупинос промочили ноги.

Вдобавок спина моя еще не зажила, и когда мы оказались во влажных тропиках, воспалилась еще пуще. Всякий раз, когда раны открывались заново, изводя меня кровотечением, болью или зудом, я вспоминал монаха, из-за которого их получил.

Мы перебирались через влажные низины, реки, лагуны, болота и топи, хлюпая по вязкой жиже и преодолевая броды рядом со своими мулами. На некоторых реках, там, где лошади не могли нести участников экспедиции, мы, носильщики, тащили их на своих плечах. Лишь Карлос перебирался через все потоки на собственных ногах.

Частенько нам приходилось прорубать себе путь через такие густые заросли, что, казалось, осилить этот маршрут могли только птицы, благо они летают по воздуху. Стояла страшная духота, воздух был наполнен жаркой сыростью, мы исходили потом, а до северных гор или великих морей было так далеко, что о глотке свежего воздуха приходилось только мечтать. Чем дальше, тем реже встречались нам европейцы. Торговцы-метисы и те попадались нечасто. Один раз мы встретили креола, управляющего гасиендой; основным же здешним населением были индейцы из маленьких, забытых богом и людьми деревушек, где жизнь почти не отличалась от той, что вели их предки и три столетия тому назад, когда на побережье Америки высадился Кортес, и еще раньше, когда Сын Божий ступал по берегам Галилеи.

Туземцы тут ходили почти голыми и не говорили по-испански, но, несмотря на все эти очевидные признаки дикости, «дикарями» я их в присутствии Карлоса не называл. Ибо для него они были «исконными жителями страны», которых испанцы завоевали, ограбили и подвергли насилию, вдобавок бесстыдно погубив их древнюю культуру.

Насчет культуры мне судить было трудно, а вот чисто внешне эти лесные жители производили сильное впечатление. Невысокие, но крепко сложенные, они были идеально приспособлены к здешним условиям и тяготам, включая изнуряющую жару, разносящих заразу насекомых и вездесущих хищников, таких как аллигаторы, ягуары и питоны, охотившихся на нас – да и на них тоже – на каждом шагу. И все же я не мог разделить восторгов Карлоса. Тоже мне, достижение – ходить голышом, не иметь лошадей и толкового оружия, да еще и разрисовывать свои тела, вдобавок к татуировкам, пахучей краской из древесной смолы. При всем моем уважении к Карлосу, пахли местные жители чем угодно, только не культурой.

Их систему, если можно так выразиться, уголовного права я тоже находил варварской. Так, например, совершившего убийство здесь просто-напросто отдавали семье убитого, и он либо договаривался с родственниками о выкупе, либо они предавали его смерти. Уличенного в воровстве заставляли вернуть законному владельцу похищенное, после чего отдавали потерпевшему во временное рабство, продолжительность которого зависела от величины нанесенного ущерба. Карлос считал, что здесь воплощается в жизнь принцип «око за око», я же подметил, что даже в этой глуши тяжесть наказания зависит от платежеспособности виновного.

За прелюбодеяние сластолюбца привязывали к шесту и отдавали оскорбленному мужу, который мог на свое усмотрение либо простить соперника, либо сбросить ему на голову с изрядной высоты тяжеленный камень. А вот убить неверную жену мужу не разрешалось, но зато он мог изгнать ее, лишив права на защиту родных и общины, что на практике означало ту же смерть, но только медленную и мучительную.

Мне показалось странным, что в большинстве деревень молодые люди не проживали вместе со своими родителями. Их селили в особом общем доме, где они жили все вместе, пока не вступали в брак. Когда Карлос спросил священника, почему они поступают таким образом, тот осудил эту практику, но никак ее не объяснил.

Моего друга подобное невежество возмутило.

– Священники пытаются обратить индейцев в нашу веру, но отказываются понимать их старых богов. А ведь знай они, что лежит в основе здешних исконных обычаев, возможно, их проповеди оказались бы куда доходчивее.

Короче говоря, все члены экспедиции порядком вымотались. Все наемные работники, за исключением индейцев, страдали от лихорадки и норовили бросить все и вернуться, и один только я безропотно сносил тяготы. Карлоса это удивляло, но не мог же я объяснить ему, что в этих непролазных джунглях мне, по крайней мере, не приходится беспрестанно озираться через плечо, опасаясь альгвазилов.

Кроме того, у меня появилась новая обязанность, избавлявшая от большинства рутинной работы. Поскольку наши солдаты продемонстрировали полную неспособность к охоте в джунглях, Карлос вручил мне мушкет и выдал порох и пули, поручив обеспечивать лагерь дичью.

А дождь все шел и шел, не прекращаясь, не давая нам ни малейшей возможности высушить одежду и сапоги, но зато предоставив временную передышку, несколько проредив тучи изводящих донельзя москитов и прочих кровососов, не оставлявших нас в покое ни днем ни ночью: абсолютно все открытые части тела у участников экспедиции были воспалены, расчесаны и покрыты болячками.

Каждый вечер до наступления темноты я устраивал для Карлоса навес из промасленной парусины, под которым можно было поесть и поспать с относительным удобством, и ученый частенько приглашал меня разделить с ним это убежище, несмотря на неодобрительные косые взгляды инквизитора Балтара и брата Бенито.

Вскоре я понял, что Карлос хочет, чтобы я находился поближе к нему ночью, чтобы поболтать. Я знал больше, чем он догадывался, но держал язык за зубами, вопросов задавал мало и по большей части слушал. В конце концов то, что его тяготило, рано или поздно должно было само прорваться наружу.

Бренди, которое Карлос вечерами усердно потягивал из латунной фляжки под своим навесом, порой развязывало ему язык, и я начинал опасаться, как бы эта болтовня не довела до беды нас обоих. Но деваться было некуда: привалившись спиной к стволу дерева, я под жужжание насекомых слушал его негромкие признания.