Пьер Маэль - Юнга на корабле корсара. В стране чудес

Это была первая мука, которую Жак де Клавалльян так выразительно называл «томлением». Они вырвались из круга циклона и таким образом ускользнули от водоворота.

Нужно было избежать и дальнейшей опасности.

Море бушевало на несколько квадратных миль вокруг. Каждую минуту судно прыгало, подбрасываемое в воздух и снова погружалось в темные бездны, подобные зеленым трещинам, которые открываются в глубине ледников.

И в эти мгновения четыре беглеца, сознавая всю свою немощность, видели, что их шлюпка не более скорлупки, брошенной на милость этой слепой и жестокой силы разъяренного моря.

Они и не думали бороться. Зачем? И что они могли сделать?

Они попробовали было поднять паруса; это спасло их лишь на минуту.

В такое время нельзя было думать о парусах, ветер сделал из них лохмотья, которые трепетали теперь, подобно унылым флагам.

Белое полотно билось о мачту; этот звук был едва заметен при шуме бури.

Снасти двигались зигзагами, наподобие безобразных амфибий, выскочивших из мрака бездны.

Жака и его товарищей яростно бросало на скамейках, за которые они ухватились. В эту минуту одно только чувство самосохранения поддерживало их в отчаянной борьбе против стихии.

Буря продолжалась весь день. С наступлением ночи они увидели, что поверхность моря немного успокоилась.

Море разорвало паруса в клочки, сломало руль, подмочило провизию и сделало ее непригодной к употреблению. В будущем им предстояла голодная смерть. Их окутала ночь, предвещая все свои ужасы.

Они блуждали во мраке, изнеможенные от усталости, не могли вымолвить ни слова друг другу, но каждый размышлял о том, как спастись и выжить. При наступлении дня они еще тверже уверились в том, что покинуты всеми.

Они взором искали вокруг те горизонты, которые видели еще накануне. Но земля совершенно исчезла.

Перед ними расстилалась голубая, спокойная и сияющая поверхность, под огненным небесным сводом.

Но где находилась твердая земля, виденная ими накануне, они этого совершенно не знали и не имели об этом никакого представления.

Компас, прикрепленный сзади лодки, был снесен. Поэтому невозможно было ориентироваться.

Может быть, днем или ночью, если небо будет чистым, можно будет узнать по звездам, где приблизительно находится шлюпка.

Всеми четырьмя беглецами овладело такое чувство, как будто они в течение нескольких часов прошли громадное пространство в бешеным круговороте циклона.

Но что сталось с английским корветом? До этого им не было теперь никакого дела, их уже не пугала его погоня.

Жак де Клавалльян очнулся первый, и к нему вернулось все его самообладание.

Он хорошо понимал, что от его твердости зависит судьба его товарищей. По своему положению, воспитанию, характеру и потому, что он их повел за собой, он невольно сделался их начальником.

Ему необходимо было действовать.

– Слушайте, товарищи, – сказал он, – не следует отчаиваться: побеждены могут быть лишь те, кто сам этого пожелает. Будем надеяться на самих себя, чтобы иметь право рассчитывать на помощь Бога.

Воодушевленные этими словами, Эвель и Устариц встали и спросили:

– Что нам делать, капитан?

– Сначала починим паруса подручными средствами.

У баска нашлось в кармане немного толстых ниток, которыми стали зашивать, как умели, лохмотья парусов. Но паруса, таким образом починенные, составили только половину своих обыкновенных размеров.

Необходимо было прибавить кусок от кливера, потом к парусам еще прибавили кусок тента, который некогда покрывал шлюпку, когда она была на козлах. Затем, чтобы подправить поперечник руля, отломали с большими усилиями часть скамейки и приладили ее кое-как к рулю.

Это был первый шаг. Так стало возможно воспользоваться парусами, тем более что небольшой ветерок колыхал уже поверхность моря. Но проблема пропитания еще не была решена, тем более что она осложнялась сильной жаждой, томившей беглецов из-за большой тропической жары.

Благодаря тому что в шлюпке осталось ружье, им удалось убить несколько морских птиц.

Вместо дров они воспользовались щепками от скамейки, пожертвованной для починки руля, и им удалось пожарить двух чаек.

Эта крайне скудная пища позволила им просуществовать один день.

Между тем они шли к югу в полной неизвестности, поддерживаемые безумной надеждой, что Бог поможет им добраться до французских островов.

Этот переезд через жгучий океан был настоящей агонией. Они испытывали ужасную жажду, их горла пересохли, и не было сил терпеть. С жаждой появились и галлюцинации.

Самые нелепые видения сопровождали блуждающую шлюпку.

То им казались зеленеющие леса, земли и источники на гладкой поверхности моря, то в облаках появлялись холмы и горы с синеющими или снежными вершинами. То в припадке бреда несчастные быстро вставали, смотрели за борт и улыбались увлекавшей их бездне.

Маленький Виль первым попал под влияние этих явлений. Поэтому-то Жак де Клавалльян особенно внимательно наблюдал за ним. Он делал это не только потому, что осознавал ответственность перед вдовой Тернан, но молодой человек действительно чувствовал привязанность к этому храброму ребенку, который так искренно верил ему.

Жак, несмотря на свое собственное страдание, следил за всеми движениями Вильгельма и удерживал его всякий раз, когда мальчик мог совершить какую-нибудь оплошность. Он брал его к себе на колени, смачивал его голову и руки морской водой. Это хотя бы немного уменьшало мучительность жажды.

Так прошли три дня.

Моряки дошли до последней стадии истощения. Жак с тяжелой головой, с биением в висках и жужжанием в ушах сохранил тем не менее силы на то, чтобы время от времени вставать и смотреть на горизонт, который оставался пустым.

У его ног лежал Вильгельм, за которым не надо было уже больше наблюдать. Изможденный и истощенный мальчик неподвижно лежал.

На двух концах шлюпки в сильном бреду лежали Эвель и Устариц. Безумие бретонца было мрачным и свирепым, и ему все представлялось в темном свете.

Безумие баска было, наоборот, радостное, исполненное самых радужных видений.

Однако и в этой ужасной агонии наступали минуты просветления.

На четвертую ночь после циклона Клавалльян, измученный страданиями, тоже совершенно пал духом. Шлюпка представляла из себя скорлупу, без рулевого, ведомую судьбой неизвестно куда. Она блуждала по воле ветра, который раздувал ее паруса.

Вдруг произошел толчок от которого затрещала обшивка.

Удар был так силен, что Жак проснулся от болезненного сна, в который был погружен. Вместе с ним вскочили Эвель и Пиаррилль.

Луна освещала своим беловатым светом поверхность моря. Казалось, что часть этого света озарила и сердца обоих матросов. Они в одно и то же время воскликнули: