Кайл Мейнард - Никаких оправданий! Невероятная, но правдивая история победы над обстоятельствами и болезнью

Мама не успела ответить. Вернулась медсестра и привела врача-рентгенолога. Он приветливо поздоровался и принялся изучать данные УЗИ, вглядываясь в изображение на мониторе. В кабинете царила тишина, врач смотрел на монитор, родители – на врача. Работал кондиционер, по спинам у них бежал холодок, и они почувствовали, что мерзнут.

Наконец врач повернулся к ним, скрипнув стулом, и сказал: «На мой взгляд, все в порядке, все в норме, вам не о чем волноваться». Потом он объяснил, что медсестра никак не могла разобрать на мониторе конечности ребенка, но он, врач, отыскал что-то похожее на бедро, по крайней мере, сделать замеры, необходимые для определения возраста плода, получилось. Врач передал зонд медсестре и попросил ее проверить, совпадают ли замеры, которые он сделал, с ее замерами. Все совпало один в один.

Рентенолог самым успокаивающим тоном произнес: «Вы не волнуйтесь, такое бывает, – иногда плод располагается так, что конечности не видно, малыш поджимает к себе ручки и ножки или они скрыты за плацентой. Бывает, что на УЗИ-снимке кажется, будто чего-то недостает, а на самом деле все в комплекте. Я уже насмотрелся на такие снимки УЗИ, у нас бывали подобные неясности на мониторе, и, уверяю вас, каждый раз, несмотря на расплывчатые снимки и неясности, ребенок рождался совершенно здоровым. Шанс, что младенец появится на свет с дисфункцией конечностей, ничтожно мал, один на несколько тысяч, а уж чтобы вообще без всех четырех конечностей – один на несколько миллионов».

Рентгенолог еще долго беседовал с моими родителями и объяснял им ситуацию. Он сказал, что практически во всех случаях, когда у плода есть серьезные врожденные дефекты, эти дефекты сразу же, заранее, видны на УЗИ. А в данном случае УЗИ никаких аномалий не показывает, и беспокоиться не о чем. Если при следующих обследованиях что-то и обнаружат, вот тогда и поговорим, какие могут быть варианты.

– А какие могут быть варианты? – спросили мои родители.

– Как правило, в случае аномалий мы рекомендуем хирургический аборт, – ответил врач. – Если у ребенка серьезные нарушения в развитии, то шансы, что он сможет жить нормальной жизнью, резко падают. Поэтому, чтобы не обременять родителей тяжкой ношей, – ведь растить ребенка с физическими отклонениями очень тяжело, – мы и предлагаем аборт.

– Нет, мы на это не пойдем. Даже и речи быть не может, – ответили мои родители.

Врач посоветовал им пойти домой и расслабиться, поскольку пока еще ничего не ясно: ведь на семнадцатой неделе беременности часто бывает, что на снимках УЗИ видно не все части тела. А потом, позже, рождаются совершенно здоровые дети.

– Так что не тратьте понапрасну силы и нервы, не волнуйтесь о том, что бывает раз в миллион случаев. Силы вам еще пригодятся, когда малыш появится на свет, – сказал врач.

Родители поблагодарили его за внимательное отношение, а медсестра извинилась за ложную тревогу. Однако, когда мои родители вышли из кабинета, они не успокоились и продолжали волноваться.

В последующие пять месяцев моя мать проходила регулярные проверки и осмотры, и ни разу врачи не обнаружили никаких отклонений от нормы. Более того, на всякий случай в третьем триместре беременности было сделано повторное УЗИ, и оно снова показало, что все в порядке. Постепенно мои родители успокоились и ждали моего появления на свет радостно и увереннно. Они были твердо убеждены, что все будет хорошо.

Но мое рождение стало для них потрясением.

Солнечным воскресным утром 23 марта 1986 года у моей матери начались первые схватки. Острая боль говорила о том, что надо срочно ехать в больницу. Поскольку мой отец служил в военной полиции, он, естественно, решил отвезти жену в военно-медицинский госпиталь Уолтера Рида, лучший во всем Вашингтоне. В родильное отделение Скотт и Анита вошли вместе.

Мои родители часами обсуждали будущее ребенка и свои надежды, но так и не узнали, мальчик у них будет или девочка. Вообще они были так молоды, что новизна происходящего кружила им головы, да и в браке успели прожить всего год. Они добродушно спорили, сколько детей нужно завести: отец предпочитал семью поменьше, а мама – побольше, многодетную.

Прошел час, другой… схватки продолжались. Ожидание становилось утомительным. Воды у мамы так и не отходили. Она провела в схватках больше двенадцати часов. Ей сделали внутривенную эпидуральную анестезию. Схватки не учащались.

Наступило утро понедельника, но воды так и не отошли. Врачи решили, что пора стимулировать родовой процесс и ввели маме дополнительные лекарства, чтобы ускорить схватки. Отец все это время был рядом с ней. Схватки участились. В родильную палату на подмогу акушерке подоспели медсестры и неонатолог. «Уже скоро», – уверяли они моих родителей.

В четверть первого, в понедельник утром, я появился на свет – лицом вниз, свернувшись в утробной позе. Отец стоял рядом с матерью и держал ее за руку. Поскольку я родился лицом вниз, то отцу с его места не было видно ни мое лицо, ни мою грудь. В первые мгновения казалось, что все в порядке.

Потом акушер передал меня неонатологу, не сказав родителям ни слова. Тот в свою очередь отнес меня на стол в дальнем конце палаты и обмыл. Он стоял спиной к родителям, заслоняя меня. Провел стандартную проверку по шкале Апгар – это список признаков здоровья, по которому проверяют всех новорожденных. Проверил так, будто все было в порядке. Но родители почувствовали: что-то не так. Восторг и облегчение, которые они испытывали, быстро уступили место тревоге и недоумению. Все врачи в палате избегали смотреть в глаза. Родители боялись задавать вопросы. Они видели, что меня завернули в одеяло и передали медсестре, которая тут же вышла из палаты и закрыла за собой дверь.

Акушер принялся накладывать швы. Атмосфера в палате прямо-таки потрескивала от напряжения. Мои родители оцепенели от смутного, но страшного предчувствия.

Наконец акушер встал и сказал:

– Мне нужно кое-что проверить прямо сейчас, осмотреть вашего сына, но я вернусь буквально через минуту и принесу его.

– Так у нас мальчик? – спросил мой отец.

– Да, Скотт, но, прежде чем вы его увидите, нам надо кое-что проверить, просто чтобы знать, что все в порядке. Сейчас вернусь. Отдыхайте. – И врач вышел.

Через некоторое время он вернулся и направился к моим родителям, но при этом смотрел в пол и избегал встречаться с ними глазами. Потом медленно поднял голову:

– С ребенком не все хорошо, – произнес он. Помолчал, будто подбирая слова, а потом объяснил: – У мальчика нет большей части конечностей. Мы провели предварительный осмотр – проверили, как у него с внутренними органами и жизнеспособностью, в этом отношении оказалось, что все прекрасно. Судя по всему, он крепкий ребенок, но мы хотели еще раз удостовериться в этом, прежде чем покажем его вам.