Ог Мандино - Самый великий торговец в мире. Часть 2. Окончание истории

Стражник уже стоял за дверью темницы. Пришло время прощаться. Сперва Павел обнял Луку, а затем приблизился к Хафиду, обвившему руками изможденное и полуобнаженное тело.

– Да убережет тебя Господь для своего Небесного Царства, – с глубоким вздохом произнес Павел. – Великий торговец, благодарю Бога, которому я служу, за то, что он привел тебя в мою жизнь.

Когда дверь распахнулась, Павел отступил, а Лука вышел в коридор. Тюремщик нетерпеливо ждал Хафида, который, на мгновение задержавшись в дверях, повернулся, быстро скинул красный плащ и обернул его вокруг худых плеч дрожащего апостола.

– Согрейся, дорогой друг, – произнес Хафид. – Я люблю тебя.

– И я люблю тебя. И всегда буду любить!

Эразмус вздрогнул, словно его ударили.

– Не уверен, что мои старые уши расслышали верно, господин.

В голосе Хафида слышалась усталость.

– Я сказал, что вчера в той ужасной темнице было очень холодно, а у Павла почти совсем не было одежды, поэтому я отдал ему плащ.

– Но за все эти годы вы произнесли более восьми тысяч речей, и всегда на вас был этот старый потрепанный плащ Иисуса. Много раз я слышал, как вы говорили, что плащ придает вам уверенности и поднимает ваш дух. Как же вы будете обходиться без него, если его не вернут к следующей речи?

Закрыв глаза, Хафид ответил:

– Я не питаю надежд на то, что когда-нибудь вновь увижу плащ, поскольку, боюсь, дни Павла сочтены. Даже он сам, человек, всю жизнь бросавший вызов трудным обстоятельствам, смирился со своим близким концом. Пусть этот плащ послужит утешением для нашего отважного маленького друга в его последние дни.

– Но вы сможете без него выступать? – с тревогой спросил Гален.

– Он мне не понадобится. Знаю, вы с Эразмусом планировали двинуться в Пизу, Геную и, возможно, Галлию, и прошу прощения за столь внезапное решение. Но моя карьера оратора окончена. Вчерашнее выступление было последним.

Эразмус приблизился и заглянул Хафиду прямо в глазу.

– Вы больны, господин? Следует ли мне позвать врача?

– Ты забыл, что вчера я находился в обществе Луки – мудрого и опытного лекаря? Нет, Эразмус, я в добром здравии. Но ночью, по возвращении из тюрьмы, я не мог уснуть. Прощальные слова Павла тяжким грузом лежат на моем сердце, поэтому я решил последовать его мудрому совету, пока мне еще позволяет здоровье.

– Не понимаю, господин.

– Сегодня вечером мы ужинаем с Сергиусом Павлом и его женой, правильно?

– Да. Приглашение для нас троих было доставлено после того, как вы с Лукой отправились в тюрьму.

– Тогда, прошу, наберись терпения еще на несколько часов, и за обедом я оглашу свои планы на будущее.

Дом удалившегося от дел наместника, расположившийся у подножия гор к западу от Тибра, был не так велик, как дворец на Кипре, но в нем имелась просторная столовая, которая успела полюбиться римской аристократии. Стены покрыты перламутром, а в обшитом шелком потолке проделаны сотни отверстий, в которые каждый день вставлялись свежесрезанные цветы. Вдоль стен были расставлены мраморные статуи всех императоров, а в самом центре располагался огромных размеров бронзовый стол, инкрустированный слоновой костью и золотом.

За ужином присутствовало всего четыре гостя, усевшихся за одним концом гигантского стола, по два с каждой стороны от Сергиуса Павла и его сорокалетней жены Корнелии, которая во время трапезы много улыбалась, но мало говорила. Помимо Хафида, Эразмуса и Галена, был приглашен поэт, философ, юрист и оратор Сенека, который когда-то был наставником и советником Нерона и многие годы фактическим правителем. Четыре года назад он ушел на покой и поселился в своем поместье. Сенека практически не притронулся к изысканным кушаньям, сменявшим одно другое, и, когда Хафид выразил сочувствие его затрудненному дыханию, тот пояснил, что уже много лет страдает астмой и теперь с каждым вдохом он учится умирать.

Хафид сказал:

– Я читал многие твои труды, и для меня честь находиться рядом с тобой.

Бледные щеки Сенеки порозовели.

– Ты очень добр, могущественный торговец, но это я бесконечно благодарен наместнику за то, что он предоставил мне возможность встретиться с тобой. Десятилетиями я восхищался твоими достижениями – сперва в торговле, потом в ораторском искусстве – и никогда не думал, что наши пути пересекутся. Достичь самой вершины успеха в двух не связанных между собой областях – редкий случай, и я отдаю тебе должное. Вчера я присутствовал на твоем вдохновляющем выступлении и с величайшим вниманием прослушал твою речь. Я полностью разделяю твою жизненную философию.

– Благодарю.

Сенека поднял руку и кивнул:

– Больше всего я восхищаюсь твоей честностью, когда в самом начале речи ты признал, как много тебе еще предстоит узнать о нашем мире, поскольку ты лишь маленькая частичка в бесконечной Вселенной. Многие так называемые мудрецы с преувеличенным чувством собственной значимости ни за что не признаются, что все мы не более чем мимолетные мгновения вечности. Из уст человека с твоим положением подобное признание звучит весьма необычно.

– Я всего лишь был честен, – ответил Хафид. – Скажи мне, правда ли, что ты больше никак не участвуешь в политической жизни Рима?

Сенека усмехнулся.

– Долгие годы я старался превратить чудовище в человека и определенно потерпел неудачу. Несколько лет назад я отдал Нерону все свое богатство в обмен на то, что он разрешит мне оставить свою должность. Теперь я провожу дни в спокойных размышлениях и излагаю свои мысли и выводы на пергаменте, чтобы успеть записать их как можно больше, прежде чем безумец-император решит, что я, несмотря на свой почтенный возраст, представляю угрозу и должен умереть.

Хафид поднял бокал с вином.

– Нам еще многому предстоит у тебя научиться. Пусть ты проживешь еще пятьдесят лет.

– А что же ты, Хафид? – поинтересовался Сенека, пригубив вино. – Правда ли, что ты обязан великим успехом мудрости десяти особенных свитков, подаренных тебе в юности? Ты уже думал о том, чтобы передать свое наследие, записав на свитках мудрые принципы успеха и жизни для будущих поколений? Хотя над твоей головой не висит меч Нерона, ты наверняка осознаешь, что неизбежно приближается тот день, когда в последний раз вдохнешь бесценный воздух.

Прежде чем Хафид успел ответить, в столовую ворвался Лука, за которым следовали двое слуг, извинявшихся перед хозяином за вторжение. Старый лекарь тяжело и прерывисто дышал, словно пробежал огромное расстояние. С его лба градом катился пот.

– Простите, что омрачаю счастливую и мирную встречу, – произнес он, задыхаясь, – но, боюсь, я принес дурные вести, которые, уверен, вы хотели бы получить безотлагательно.