Якоб и Вильгельм Гримм - Полное собрание сказок и легенд в одном томе

Вот и сели они у дверей домика, и он еще раз поел с ними той грубой пищи, которую он давно уже не пробовал. Отец сказал при этом: «Вот если бы наш господин граф, что в замке том живет, узнал, кто ты таков и чем занимаешься, так он не стал бы тебя на руках качать, как в тот день, когда он был твоим восприемником у купели, а, верно, заставил бы тебя покачаться на веревочной петле?» – «Не беспокойтесь, батюшка, он мне ничего не сделает: я свое дело тонко знаю. Я вот и сегодня еще думаю к нему заглянуть». Когда завечерело, мастер-вор сел в свою карету и поехал в замок. Граф принял его весьма вежливо, потому что счел его за человека знатного. Когда же приезжий объяснил, кто он, граф побледнел и на некоторое время смолк. Наконец он сказал: «Ты мне крестник, поэтому я сменю гнев на милость и обойдусь с тобою мягко. Так как ты хвалишься, что ты вор-мастер, то я испытаю твое искусство; если же ты испытания не выдержишь, то награжу тебя двумя столбами с перекладиной, и придется тебе плясать на веревке под карканье воронов». – «Господин граф, – отвечал мастер-вор, – придумайте три испытания какой угодно трудности, и если я вашу задачу не разрешу, то делайте со мною все что вам угодно». Граф на несколько минут задумался, потом сказал: «Ладно! Прежде всего ты должен увести моего парадного коня из конюшни; затем из-под меня и моей супруги ты должен во время сна выкрасть простыни с постели, да так, чтобы мы не заметили, да при этом еще снять с пальца у моей жены ее обручальное кольцо; в‑третьих, наконец, ты должен украсть священника и причетника из церкви. Запомни хорошенько, ведь тут дело о твоей голове идет».

Мастер отправился в ближайший город; там он купил одежду у старой крестьянки и нарядился бабой. Размалевал себе лицо, да еще и рябины подделал, так что никто бы не мог его узнать. Затем наполнил бочонок старым венгерским вином, в которое еще подмешал очень сильного усыпительного зелья. Бочонок взвалил он себе на спину, поверх котомки, и, кое-как переваливаясь и ковыляя, направился к графскому замку. Было уже темно, когда он туда добрел; он присел во дворе на камень, стал покашливать старческим кашлем и потирал руки, будто бы озябнувшие. И на том же дворе, перед входом в конюшню, расположились около огня солдаты, которые стерегли заветного коня; один из них заметил старуху и крикнул ей: «Подойди сюда, тетка, погрейся около нашего огня! Небось и ночлега-то у тебя нет, и ночуешь-то ты где придется?» Старуха заковыляла к ним, попросила отвязать у ней со спины котомку и подсела к их огню. «Что у тебя там в бочонке, старая карга?» – спросил один из солдат. «Вина глоток, – отвечала она, – я им торгую, тем и питаюсь; вот и вам за денежки да за доброе слово охотно дам по стаканчику». – «А ну-ка! – сказал солдат и, отведав стаканчик, крикнул: – Коли вино-то окажется хорошим, так я не прочь и другой стаканчик опрокинуть!» – и велел себе еще налить, и все товарищи последовали его примеру. – «Эй вы, там, камрады! – крикнул кто-то из солдат тем, что в конюшне сидели. – Тут тетка пришла, винца принесла, такого, что, пожалуй, еще старше ее будет, испейте глоточек! Ей-ей, лучше нашего огня греет!» Старуха не поленилась свой бочонок и в конюшню снести. А там – один солдат сидел на оседланном графском коне верхом, другой держал коня под уздцы, а третий за хвост его ухватил. Старушка стала подносить им сколько было их душе угодно – пока весь бочонок не опорожнился. Вскоре один из них выпустил узду из рук, прилег наземь и захрапел; другой – хвост из рук выпустил и захрапел еще громче того. Тот, что на коне был, хотя и усидел в седле, но ткнулся головой в гриву коня, заснул и сопел, словно кузнечный мех. Те, что сидели на дворе, вокруг огня, давно уже спали, растянулись по земле и не шевелились, словно окаменели. Увидев это, мастер-вор дал одному вместо узды веревку в руки, другому вместо хвоста – пучок соломы; но что ему было делать с тем, который на коне сидел верхом? Сбросить его – так, пожалуй, еще проснется да крик подымет! Он ухитрился вот как: распустил подпругу, подвязал к седлу пару веревок, прикрепив их к кольцам в стене конюшни, потом подтянул сонного солдата вместе с седлом вверх, а веревки закрепил к столбу. Затем легохонько отцепил коня от цепи, обмотал ему копыта старыми тряпками, чтобы звон подков о мостовую не разбудил всех в замке, потом вывел осторожно коня из конюшни, вскочил на него – и был таков.

На рассвете мастер-вор прискакал на уведенном коне в замок. А граф только что встал и стоял у окна. «Здравствуйте, господин граф, – крикнул мастер-вор, – вот тот конь, которого я благополучно увел из вашей конюшни. Да не угодно ли будет вам взглянуть, как славно ваши солдаты там лежат да спят, а если вам угодно будет заглянуть в конюшню, то вы увидите, как там удобно устроились и те, что сторожили вашего коня». Графу пришлось смеяться, затем он сказал: «Ну что же? Раз удалось тебе, но в другой раз не так-то легко с рук сойдет. И я предупреждаю тебя, что если встречусь с тобою, как с вором, то и поступлю с тобою как с вором». Когда в тот день вечером графиня легла в постель, она крепко стиснула ту руку, на которой у ней было надето ее обручальное кольцо, и граф сказал ей: «Все двери заперты на ключи и задвижки; а я сам не лягу спать, а буду поджидать вора; ну а если он задумает влезть в окно, то я застрелю его на месте». Мастер же с наступлением темноты направился к виселице, снял из петли горемыку, который там висел, и на спине потащил его в замок. Там он подставил лестницу прямо к окошку графской опочивальни, посадил себе мертвеца на плечи и начал всходить по лестнице. Когда он поднялся настолько высоко, что голова мертвеца появилась в окне опочивальни, граф, который лежал в постели и прислушивался, выстрелил из пистолета; мастер-вор сейчас же сбросил мертвеца с лестницы, спрыгнул и сам и притаился за углом. Тем временем месяц уже взошел, и он мог очень ясно видеть, как граф из окошка вылез на лестницу, спустился с нее и потащил мертвеца в сад. Там стал он рыть яму, в которую хотел его опустить. «Теперь, – сказал вор, – самое настоящее время!» – проворно выскочил из своего угла, взобрался на лестницу и прямо в опочивальню к графине. «Голубушка, – заговорил он голосом графа, – вора-то я убил, но ведь он все же мне крестник, и был-то он скорее плутом, нежели злодеем; а потому и не хочу я предать его на общий позор, да и бедных родителей его жалко. Вот я до рассвета и думаю сам похоронить его в саду, чтобы огласки не было. Дай, кстати, мне и простыню из-под себя, я заверну в нее покойника и зарою его как собаку». Графиня отдала ему простыню. «А знаешь ли что? – сказал вдруг мнимый граф. – На меня порыв великодушия нашел: давай мне и кольцо свое! Этот несчастный из-за кольца жизни не пожалел, так уж пусть возьмет его с собой и в могилу!» Графиня не хотела перечить графу и хоть очень неохотно, но все же сняла с пальца кольцо и отдала его вору. Тот улизнул с кольцом и простынею и благополучно прибыл домой, прежде чем граф покончил в саду свою могильщицкую работу.