Якоб и Вильгельм Гримм - Полное собрание сказок и легенд в одном томе

Но тут Рюбецаль закрутил вокруг пня вихрь, мгновенно опрокинувший короб, и хрупкий товар разлетелся на тысячу осколков. Для Стефена это был гром среди ясного неба! Ему показалось, что одновременно с эхом, несколько раз повторившим звон разбитого стекла, вдали послышался издевательский хохот. Оглянувшись вокруг, он обнаружил, что и пень, и бревно исчезли, и догадался, чьи это проделки. «Эй, Рюбецаль, – закричал он в бессильной ярости, – что ты вредничаешь, что я тебе сделал, зачем ты отнимаешь у меня последний кусок хлеба, добытый потом и кровью! Негодяй, приди и убей меня, раз ты уничтожил все, что я имел!» Но Рюбецаля не было ни видно, ни слышно.

Пришлось обездоленному Стефену собрать осколки, чтобы в стеклоплавильной хижине дали ему за них пару стекол для возобновления торговли.

С глубокими вздохами стал Стефен спускаться с горы, строя планы, как ему возместить ущерб и возобновить торговлю. Ему вспомнились козы, которых жена любила не меньше, чем родных детей, и у него возник замысел: не заходить домой и не рассказывать о своей неудаче, а среди ночи прокрасться в сарай, отвести коз на рынок и продать, на вырученные деньги обзавестись новым товаром, а жену потом обругать и даже побить за то, что не укараулила коз.

Придя к такому решению, несчастный владелец битого стекла спрятался в кустах возле деревни и терпеливо ждал полуночи, чтобы обокрасть самого себя. С двенадцатым ударом он ступил на воровской путь, перелез через низкие ворота и с бьющимся сердцем вошел в козий хлев. Против обыкновения, хлев был не заперт, это удивило его, но и обрадовало, так как в этой небрежности он увидел некое оправдание себе и своим действиям. Но хлев оказался пустым и необитаемым, в нем не ощущалось теплого дыхания живых существ. Сначала он испугался, что его опередили неведомые воры, – ведь несчастье никогда не приходит одно. Он опустился на холодную солому и предался мрачным мыслям о том, что и последняя попытка возродить свой промысел не удалась.

Хлопотливая Ильза, вернувшись от священника, стала готовить к приходу мужа замечательный ужин; свою лепту внес и духовный пастырь, пообещавший прислать кувшинчик хорошего вина, а там, за дружеской пирушкой, сообщить Стефену о внезапном богатстве жены. Весь вечер Ильза смотрела в окно, поджидая, не идет ли Стефен, в нетерпении выбегала за околицу и все больше волновалась, что его так долго нет. Она легла спать поздно, полная беспокойства, не прикоснувшись к ужину, и долго не могла уснуть.

Бедный Стефен в козьем хлеву был не меньше измучен усталостью и досадой. Он был так обескуражен всем происшедшим, что не решался постучаться в дом. Наконец, под утро он собрался с духом, поскребся в дверь и жалобным голосом позвал: «Женушка, милая, проснись и впусти своего мужа!» Как только Ильза услышала его голос, она спрыгнула с постели, подбежала к двери и с радостью обняла мужа, но он весьма холодно высвободился из ее объятий, поставил короб и угрюмо сел на скамью. Однако ему так хотелось облегчить свою душу, что он не выдержал и рассказал жене, что с ним случилось. Услышав о проказах Рюбецаля, она сразу поняла, почему Дух решил досадить Стефену, и не могла удержаться от смеха, но Стефен был в таком угнетенном состоянии, что даже не разозлился. Он только робко спросил, где козы. Жену рассердило, что он уже успел обшарить все углы. «Что это тебя заботит моя скотина? – возразила она. – Почему ты сначала не спросил, здоровы ли дети? Скотина уже пасется на лугу! И не сердись на проделки Рюбецаля и не унывай, кто знает, когда отнимется, когда воздастся!» – «Ну да, воздастся нам, держи карман шире!» – безнадежно ответил он. «Как знать, – возразила жена, – в жизни всякое бывает. Будь бодрей, Стефен! Пусть ты без стекла, а я без коз, зато у нас четверо здоровеньких детей и четыре здоровых руки, это наше богатство, которого не отнять». – «Спаси Бог, – в отчаянии воскликнул муж, – и коз нету?! Ну, тогда остается только утопить наших четверых щенков, я не смогу их прокормить!» – «А я смогу!» – сказала Ильза.

При этих словах вошел священник, слышавший за дверью весь разговор. Он прочел Стефену длинную проповедь о том, что скупость – корень всяческого зла, а затем объявил о богатом наследстве, полученном женой, торжественно прочитал письмо и в заключение добавил, что он, священник Кирсдорфа, назначен попечителем наследницы и что кроме нее никто не имеет права пользоваться капиталом.

Стефен стоял ошеломленный, он только слегка поклонился, когда при упоминании достославной республики Венеции священник почтительно притронулся к шапочке. Но когда он осмыслил услышанное, он бросился к жене, пылко обнял ее и второй раз в своей жизни объяснился ей в любви. Хотя причины этого объяснения были теперь несколько иные, Ильза отнеслась к нему хорошо.

Стефен стал услужливейшим, покладистым супругом, любвеобильным отцом и прилежным хозяином – бездельничать он никогда не любил.

Честный священник понемногу обращал золото в звонкую монету и купил обширное крестьянское имение, где и хозяйничали Ильза со Стефеном всю дальнейшую жизнь. Избыток золота он пустил в рост и так же умело обращался с капиталом своей подопечной, как и с церковными деньгами, но не взял за это никакой платы, кроме нового пастырского облачения, подаренного ему Ильзой. Говорят, облачение было столь великолепным, что его не постыдился бы сам архиепископ.

Любящая мать до старости радовалась на своих детей, а любимец Рюбецаля стал бравым парнем и долго и со славой служил в войске кайзера под началом Валленштейна во время Тридцатилетней войны.

В Северном море, недалеко от Белой Банки, на волнах качалось рыбацкое суденышко. На корме у руля стоял корабельщик и задумчиво глядел в зеленые воды; у мачты притулился помощник, чиня порванную сеть, а возле него прыгал и резвился корабельный юнга.

– Юнга! – строго окликнул его старый рыбак. – Успокойся! Разве ты не знаешь, что когда сеть в море, все должны молчать, как рыба?

– Да, хозяин Вит! – ответил мальчик. – Нужно быть немым, как рыбы. Но ведь не все они немы! Я слышал, что крикнула вдогонку нам у Альтонского моста на Эльбе матушка Кенш, толстая торговка рыбой: «Ганс Вит, привези мне пару ящиков ворчунов!» А раз мы собрались ловить ворчунов, ни танцы, ни пение не помешают. Любой ворчун мог бы это подтвердить, если бы был здесь, потому что они такие же говорливые, как чайки или собаки. Только мы их не понимаем!

Юнга снова начал прыгать по палубе, но хозяин сердито прикрикнул на него: «Оставь эти глупости, не то получишь по шее! Рыбы и собаки, по-твоему, могут говорить, как разумный человек? Ну разве не стыд и срам, когда взрослые люди внушают детям такую чепуху! Но ко мне вы не приставайте с вашими бреднями!