Жаклин Уилсон - Опасная игра

Они захлопали глазами, как будто напрочь забыли, о чем шла речь.

– Мне же надо трусы снять. Не подглядывайте!

Они послушно зажмурились. По крайней мере, один из них.

– Футболист! Думаешь, я совсем дурочка? Не подглядывай, сказала!

На этот раз он закрыл глаза как следует. Я осторожно выпустила ветку и пошарила у себя под юбкой. Одной рукой держаться оказалось гораздо страшнее. Надо было сначала снять, а потом прыгать. Ну, теперь поздно уже. Я кое-как стащила трусы до колен и наклонилась. Земля внизу закачалась. Мне стало нехорошо.

– Трейси, не надо! Упадешь! – заорал Футболист.

– Глаза закрой, *******!

Он опять подглядывал, а юбка-то у меня коротенькая! От злости я забыла свой страх, сдернула трусы и мигом распрямилась.

– Все, сняла! – крикнула я, размахивая трусами как флагом.

Футболист прокричал «ура».

– Ну прицепи их к ветке на секундочку и возвращайся! Ты выиграла, молодец.

– Да, Трейси, возвращайся! – поддержал Александр.

А мне пока еще не хотелось возвращаться. Я понемногу привыкла, освоилась на дереве. Просто надо смотреть вверх, а не вниз. А классно здесь, на высоте! Я перебралась на следующую ветку, потом на следующую…

Мальчишки что-то орали, но я не обращала внимания. Я стала девочкой-обезьянкой, беззаботно скачущей по ветвям.

Ближе к верхушке дерево начало раскачиваться, но меня это даже как-то успокаивало. Была бы я на самом деле обезьянкой, целыми днями качалась бы на ветке, а ночью спала в гамаке, сплетенном из листьев.

Серьезно, почему бы не построить домик на дереве? Попрошу Александра, пусть придумает, как его сделать – не из картона, а из настоящих деревянных досок. Мы с Футболистом все это сколотим и к дереву прикрепим. Вот будет замечательно! Я принесу подушек и одеял и целую кучу провизии, буду в этом домике жить. Отсюда удобно шпионить за моими врагами. И все будут мной восхищаться и называть «Трейси Древолазка».

Я уже всерьез решила заняться постройкой домика на дереве, но вдруг вспомнила, что вот-вот перееду к маме, так что и затевать ничего не стоит. Отвлеклась на секундочку – и нога соскользнула. Я еле успела зацепиться за нижнюю ветку. Повисла, чуть живая.

– Осторожней, Трейси!

– Трейси, вернись! Кто теперь псих?

Сердце у меня колотилось как бешеное, и руки стали скользкими от пота, но я решила все-таки забраться еще выше. Пусть мальчишки поволнуются. Я лезла вверх, все вверх, с ветки на ветку, сосредоточившись изо всех сил: руку туда, ногу сюда… Скоро уже и елка закончилась. Тонкие ветки иногда отламывались, когда я пробовала за них ухватиться, но я все равно упорно карабкалась, пока не смогла дотянуться рукой до самой верхушки. Там я и прицепила свои трусики, точно белую елочную звезду.

Мне казалось, что вокруг вспыхивают и рассыпаются искрами фейерверки. Я выиграла! Выиграла в самой-пресамой трудной и опасной игре!

Потом я долго-долго спускалась, осторожно нащупывая ногой ветки, и наконец поравнялась с окном, откуда на меня, разинув рты, таращились Футболист с Александром, точно к ним ангел с неба спустился.

– Чего уставились? Отойдите с дороги! – скомандовала я.

Они раздвинулись, точно шторы.

Я приготовилась к прыжку.

Впрыгнула точнехонько в окно и не упала даже – приземлилась на ноги. Трейси, Девочка-Кошка, у которой в запасе все девять жизней, ни одной не истрачено!

– Ну, что скажете? – Я прошлась по комнате в безумном танце.

Футболист заплясал вместе со мной, хлопая меня по спине:

– Ну, ты даешь, малявка! Хоть и без трусов!

– Я круче всех, правда? Скажи, Александр?

– Ты ненормальная! – выпалил Александр. – Я как студень трясся, на тебя глядя! Смотри, до сих пор дрожу.

– Огуречный студень! Фу! – сказала я.

– Оба вы психи! Ты что, не понимаешь – ты могла по-настоящему убиться! Что здесь крутого?

– Ты зато очень крутой. Крутой зануда.

Я ткнула его кулаком в бок. Ну зачем он опять все портит?

– Она точно круче всех! И я тоже! – завопил Футболист, тыкая Александра в бок с другой стороны.

– Хватит меня тыкать! – Александр сжался в комочек. – Никакие вы не крутые! Рисковать по-дурацки погибнуть – не круто!

Мне уже просто хотелось пришибить Александра. Как надоедливый комарик, зудит и зудит. Сейчас протяну руку и – ХЛОП!

– Не зли меня, Александр, – предупредила я, добавив еще один тычок.

– А ты и так на меня злишься из-за того, что я сказал про твою маму. Потому и придираешься к каждому слову.

– При чем здесь это?! – рассвирепела я. – Просто я злюсь, потому что ты меня бесишь!

– Неудивительно, что тебя в школе дразнят! – заржал Футболист. – И даже твой отец тебя терпеть не может.

На этот раз Футболист Александра пальцем не тронул, но уж лучше бы стукнул.

Мне стало совестно – самую чуточку.

– Наверное, на самом деле папа его любит.

– Нет, не любит. – По щекам Александра покатились громадные, как горошины, слезы. – Он меня и правда не выносит.

Я почувствовала себя ужасно подлой и от этого еще больше разозлилась на Александра:

– Чушь какая! Хватит, не дури! Вот сейчас ты меня всерьез бесишь.

– Меня ты с самого начала бесил, Огуречик, – сказал Футболист.

– Не называй меня так! – всхлипнул Александр.

– Огуречик, Огуречик! – выкрикнул Футболист нараспев. – Хилый мелкий Огуречик, все на свете ему слабо́!

– Не все! Я же исполнил то, что ты сказала, правда, Трейси?

– Ага, у тебя хватило ума всей школе подсказать, чтобы звали тебя Огуречиком!

– Перестань!

– Огуречик, Огуречик, Огуречик! – проорала я прямо ему в лицо.

Футболист встал рядом со мной:

– Вали отсюда, Огуречик! Этот дом – наш!

– Я первым его нашел, – заплакал Александр.

– А теперь мы здесь живем, – сказала я.

– А ты нам не нужен. Правда, Трейс?

На такое у меня все-таки совести не хватило. Все-таки во мне еще оставалась та, другая Трейси, которой хотелось подойти к Александру и крепко-крепко его обнять.

Александр заметил мою нерешительность. Он громко шмыгнул носом:

– Я что хотите сделаю, только позвольте мне остаться!

– Ну ладно, полезай на дерево и сними трусы Трейси с вершины, – выпалил Футболист.

– Нет! – крикнула я.

– Да! – сказал Футболист.

– Хорошо, – сказал Александр.

– Не сходи с ума!

Мне вдруг стало страшно. Все как-то слишком быстро завертелось, и я уже не могла ничему помешать.