Рейф Ларсен - Невероятное путешествие мистера Спивета

Счастливый сломанный компас. Из блокнота З32

Два горных, один туристический и еще один, который не работал, но зато приносил удачу – доктор Йорн мне его подарил на двенадцать лет. Доктор Йорн и в самом деле классный. Он, верно, знает, как лучше. Если решил, что Бэйрдовская премия – это хорошая затея, значит, так оно и есть. Я постараюсь, чтобы он мог гордиться мной – как никогда не будет гордиться отец.

Игорь не очень-то сочетался со всем более старым оборудованием, но без него в экспедиции не обойтись. «Нельзя жить только прошлым», – как-то сказал мне один из членов Исторического общества Бьютта. Мне показалось, что в устах историка это довольно странное утверждение, но, по-моему, он был пьян.

Максимар (Я этой камере больше не доверяю.) Из блокнота З39

Учитывая хрупкость птицы, я долго терзался сомнениями, брать ли ее с собой, но в конце концов решил, что оставить дома воробья – все равно что остаться самому. Единственное, что отделяло меня от всех моих предшественников-Текумсе – это второе имя, Воробей .

Из этой фотографии хотели было сделать рождественскую открытку, да так и не сделали – скорее всего, осознав, что у нас не так много друзей, чтобы печатать специальные открытки. Да и вообще, кажется, время было совсем не рождественское.

О масштабе этого сдвига в американской концепции пространства и времени я могу судить по личному опыту, полученному, когда мы с Лейтоном играли в «Орегонскую тропу» на «Эппле» 86‑го года (мы звали его Старой курилкой).

Наверное, обновить компьютерную базу нашего ранчо надо было еще лет двадцать назад, но и сейчас Старый курилка оставался исправной рабочей конягой. Хотя Грейси давно отказалась от него и завела себе розовенький лэптоп, похожий на сиденье от унитаза, мы с Лейтоном прощали старичку, что он такой дряхлый и весь в пятнах кетчупа после старой драки на хот-догах. Мы его любили – и по многу часов играли в «Орегонскую тропу» с ее убогой графикой. Мы всегда давали нашим персонажам имена погаже – например, Дерьмоголовый, Жополицый или Толстозадый – чтобы потом, когда они умрут от холеры, делать вид, будто нам совсем и не жалко.

И вот однажды – по-моему, всего за неделю до случая в амбаре – Лейтон обнаружил, что если ты в самом начале игры, в штате Миссури, в Индепенденсе, потратишь все деньги на волов: забудешь про одежду, еду и оружие, зато приобретешь армаду в сто шестьдесят голов крепкого рогатого скота, – то заложенная в игру программа не устанавливает твоему фургону ограничение скорости, а продолжает увеличивать ее на шесть миль в час за каждого вола. Таким образом ты можешь закончить игру за полдня, путешествуя со скоростью примерно девятьсот шестьдесят миль в час. Голый, голодный и без оружия – ты все равно стремительно пролетаешь через весь континент, и холера просто не успевает за тобой угнаться. Впервые выиграв игру таким образом, мы оба ошеломленно уставились на экран, пытаясь выкроить на наших ментальных картах место для мира, в котором возможно такое вот жульничество.

А потом Лейтон сказал:

– Отстойная какая-то игра.

Недавно я читал одну статью про то, как в Японии усовершенствовали поезд на магнитной подушке, за счет мощных отталкивающих магнитов парящий в нескольких миллиметрах над рельсами. Отсутствие силы трения позволяет поезду развить скорость до четырехсот миль в час. Я написал в «Токогамути инкорпорейтед» поздравительное письмо и предложил мои бесплатные услуги в качестве картографа для любых их нужд и потребностей, поскольку они проявили ровно тот тип мышления, в котором мир так нуждается: наисовременнейшая инженерия в сочетании с глубочайшей исторической мудростью. «Приезжайте в Америку, – писал я мистеру Токогамути, – мы устроим в вашу честь такой парад, что вы его не скоро забудете».

Лошадка-качалка Лейтона. Ох, я так по нему скучаю.

Их подарил ей русский энтомолог, доктор Иршгив Ролатов, который пару лет назад гостил у нас на ранчо и, кажется, проникся к доктору Клэр по меньшей мере крепкой симпатией собрата-ученого, если не всей страстью загадочной славянской души. По-английски он не говорил вообще, зато за столом непрестанно разглагольствовал на родном языке, как будто мы его понимаем.

А потом как-то вечером отец вошел в дом, заткнув большие пальцы за пояс джинсов, что у него всегда означало: на ранчо Коппертоп не все ладно. Чуть позже доктор Ролатов, хромая, пробрался в дом с черного хода. Лицо у него было в крови, а всегда причесанный чуб торчал дыбом, точно вскинутая в приветствии рука. Он прошел мимо меня на кухню – молчаливый, притихший впервые за две недели на ранчо. Мне почти захотелось снова услышать его пылкую гортанную речь на непонятном нам языке. На следующий день он уехал.

Это был один из тех редких случаев на моей памяти, когда отец подкреплял свои брачные клятвы.

Письмо, вырванное из блокнота З54

Список всего, что не волнует:

Не хватит времени; взрослые;

медведь нападет; конец мира;

пока не ослепнет; гингивит;

все мои работы погибнут в пламе

Доктор Клэр никогда не узнает

Тележка, чемодан и соответствие бугров и впадин. Из блокнота З101

Мне понравилось, что тем серым промозглым утром искореженная гравитацией и древностью лет старая тележка Лейтона непостижимым образом совпала со всей совокупностью моего имущества. Я еще сильнее соскучился по нему.

Эта фраза «вагон пустых обещаний» застряла у меня в голове, и, спеша по дороге, я поймал себя на размышлениях, что вот, вышло бы отличное название для второсортных мемуаров какого-нибудь ковбоя, или для второсортного альбома кантри-музыки – да для чего угодно второсортного. Неужели моя речь и в самом деле так набита штампами? Наверное, у меня эта манера от отца. Только вот в его речи такие словечки звучат не второсортными штампами, а ровно как надо – словно отпечаток копыта на пыльной земле или тихое позвякивание ложечки по краю стакана с лимонадом.