Элинор Фаржон - Серебрянка, или Напевы морской раковины

– Никакой.

– Странно. Но ребёнок, может, и не обидится – не заметит. Послушай, нам пора. Надевай шляпку, и пошли в церковь.

– Я не иду в церковь.

Нолличек раскрыл рот от изумления.

– Ты – не – идёшь – в церковь?

– Не иду, пока Полл не вернётся.

– Ты не в своём уме!

– Нет, я в своём уме.

– Но почему надо её ждать?

– Потому что она ушла выяснять.

– Что выяснять?

– Не знаю.

– Куда ушла?

– Не знаю.

– Когда она вернётся?

– Не знаю.

– Ну хоть что-нибудь ты знаешь?

– Знаю, что мне надо дождаться Полл.

– А мне не надо! И вообще – это не её крестины! Где все?

Нолличек схватил блинный колокольчик и затренькал что было мочи. Колокольчик этот всегда был под рукой у короля на случай, если ему вдруг захочется блинов. Придворные знали, что при большом трезвоне малейшее промедление грозит большой бедой, поэтому детская мгновенно заполнилась людьми. Мамаша Кодлинг прибежала, завязывая под подбородком ленты своей выходной шляпки, которая нашлась в чулане. Что она там делала? Прикрывала жирного фаршированного каплуна, а сверху на шляпке лежала крышка. Мамаша Кодлинг всем поочерёдно объясняла, как сама же прикрыла каплуна шляпкой от мух и спрятала в чулан – от своих сыновей. А там уж ей, конечно, пришлось положить сверху крышку – от пыли и моли. Эйб, Сид, Дейв и Хэл пытались завязать на шее банты, причем сразу из двух шейных платков, так как по-прежнему не могли сделать выбор между подковами и стременами. Нянька надела пёструю праздничную накидку и проверяла теперь содержимое своей сумочки, найденной там, где она её оставила, – в прихожей.

– Нянюшка, да ты просто красавица! – воскликнул Нолличек, обнимая старушку. – Ну всё, пора отправляться. Кого мы ждём?

– Ребёнка, разумеется.

– Ребёнка? Он разве тоже идёт? Нет, Нянюшка, нельзя его брать, он слишком мал.

– Глупости! Чьи это крестины, по-твоему?

– Жалко, что не мои, – сказал Нолличек. – Я бы справился куда лучше. А младенец даже не сможет сказать епископу своё имя. Или сможешь? – спросил он у малютки, которую уже облачили в крахмальный конверт с кружевным покровом. – Ну, как он там? – Нолличек слегка приподнял вуаль. – Наверно, перевозбуждён?

– Она спит, как ангелочек, – ответила мамаша Кодлинг, укладывая до поры внучку в колыбель. Она знала, что перед выходом в церковь их ждёт сюрприз.

И вот в детскую торжественно вплыла кухарка Китти в шерстяной шали, которую прежде не могла найти, поскольку мамаша Кодлинг постелила её на гладильную доску. В руках кухарка держала изящную гипсовую вазу с рукотворными розами: веточки мастер выточил из слоновой кости, листья выковал из серебра, а цветки смастерил из атласа и шёлка.

– О-о! Что это? – восторженно ахнул Нолличек. – Что это такое? Что это? Что?

– Верхушка торта, – объявила кухарка с большим достоинством.

– А она сладкая? – Нолличек уже протянул палец – отколупнуть хоть кусочек.

– Нет, украшательная, – строго сказала Китти и ударила короля по руке, чтобы ненароком не испортил красоту. – Джен, милочка, раздвинь-ка занавески.

Джен дёрнула за шнур с кистями, и белые кисейные занавесочки, обрамлённые розовыми лентами, встрепенулись и разлетелись в разные стороны. За ними открылся огромнейший торт с сахарным цветком, сахарной голубятней и часовенкой и с сахарными херувимчиками на самой верхушке. Их поднятые над головой пухлые ручки почти доставали до потолка.

– О! Оо! Ооо! Оооо! – воскликнули Эйб, Сид, Дейв и Хэл.

– Оо-оо-оо! – воскликнул Нолличек.

– Даже резать жалко, – вздохнула Мегги.

– Но мы ведь разрежем? – забеспокоился Нолличек. – Правда, Нянюшка? Разрежем?

– Ну конечно разрежем. Куда он денется?

– И мне дадут кусочек? Да, Нянюшка? Дадут?

– Если будешь паинькой.

– А я подносил сахар для глазури, – похвастался Эйб.

– А я ходил за миндальными пастилками, – похвалился Сид.

– А я притащил изюминки, – стал бахвалиться Дейв.

– А я приволок засахаренные вишни. – Хэл задрал нос выше головы.

– Может, ты ещё и торт испёк? – фыркнула Китти.

Торт был её детищем, её шедевром, и сейчас наступил самый торжественный момент в её кухарочьей жизни. Взобравшись на стул, она водрузила вазу с серебряно-атласными розами на поднятые руки херувимов.

– Вот! – сказала кухарка и, отдуваясь, слезла на пол.

– Аж слюнки потекли, – сказала мамаша Кодлинг. Она вперевалку пересекла комнату и подошла к Долл: – Поторопись, девонька. Быстрей начнём, быстрей закончим. И вернёмся торт есть.

– Зря вы, маманя, слова тратите, – вступил в разговор Нолличек. – Долл с нами не идёт.

– Что-о? – воскликнула поражённая мамаша Кодлинг.

– Долл говорит, что не пойдёт на крестины.

– Не пойдёт?! – Все ахнули. – Мать не пойдёт на крестины собственного ребёнка?

– В жизни такого не слыхивала. – Нянька поджала губы.

– Ну… – Король несколько смешался. – Она сама сказала, что не пойдёт.

– Почему? – спросила Нянька.

– Почему? – спросила мамаша Кодлинг.

– Почему? – хором спросили все.

– И подарок она ребёнку не приготовила, – добавил Нолличек.

– Мать ничего не дарит своему ребёнку?

Все ахнули.

– Почему? – спросила Нянька.

– Почему? – спросила мамаша Кодлинг.

– Почему? – с упрёком спросили все и уставились на Долл.

А она, заливаясь слезами, спрыгнула с подоконника и крикнула:

– Почему? Вам интересно – почему? Хорошо, я объясню! Я сейчас всё объясню! Я не дарю ребёнку подарок и не иду на крестины, потому что… – Ей не хватило дыхания, и она судорожно глотнула воздух.

– Потому что?.. – повторили все.

– Потому что никаких крестин не будет, – прошептала бедняжка Долл.

– Эта девица с ума спятила, – заявила Нянька.

– Точно! Помешалась! – подхватили все.

– Нет, я знаю, что говорю, – твёрдо сказала Долл. – Крестин не будет.

Мамаша Кодлинг погрозила ей пальцем:

– Что это ты вздумала, девонька? Взгляни-ка, вон твоя дочка в новеньких праздничных одёжках – из льна, что ты вчера спряла.

– Я не спряла ни единой нитки.

– Что? – Король с придворными не поверили своим ушам.

– Ты же прекрасно знаешь, что я не умею прясть, – сказала Долл матери и, повернувшись к Нолличеку, выпалила: – Пора и тебе знать, что я не лучшая, а худшая пряха в Норфолке.

– Но… но… но… – Нолличек совсем растерялся. – А как же двенадцать мотков пряжи за полчаса? Ты ведь столько спряла, когда мы познакомились? Правда, Нянюшка? Она же спряла? Маманя, вы же сами так сказали? И вы ещё оторопели от её проворства, помните? Помнишь, Нянюшка? – Ошеломлённый Нолличек, пометавшись между Мамашей Кодлинг и Нянькой, повернулся к Долл: – Ты ведь целую дюжину спряла, помнишь?