Ирэн Адлер - Последнее действие спектакля

Она подошла ко мне вместе с медсестрой и протянула руку.

– Это ты… – проговорила она.

Я не в силах была что-либо ответить ей.

– Твоё лицо всё время передо мной, как лик ангела… – произнесла Офелия. – Ангела, прилетевшего спасти меня в Бетнел-Грин…

– Меня зовут Ирэн, – улыбнулась я.

Офелия указала на синюю дверь, из которой только что вышла.

– Зайдём? Мне совершенно необходимо поговорить с тобой. Экипаж подождёт!

Я обошла раскинутые руки полицейских, приблизилась к Офелии, и она взяла меня под руку.

Мы вошли в синюю дверь и сели в небольшой гостиной. Офелия отослала медсестру и, когда мы остались одни, ласково посмотрела на меня.

– Расскажи всё, как было, мой юный ангел, – попросила она.

Я была счастлива ответить на её просьбу и описала, как всё происходило до того момента, когда мы успели добраться к дому её тётушки Бетти. Потом рассказала о самых последних событиях и о том, что замыслил их маэстро Барцини.

– Ни я, ни мои друзья так и не смогли хоть как-то понять всё, что случилось. Мы не раз слышали от Барцини, что несчастный Альфред Санти был слишком высокого мнения о себе и что именно за это он и поплатился, но… что всё это означало, мы так и не поняли, – призналась я, закончив рассказ.

Офелия Меридью опустила глаза, прежде чем заговорить.

– Ты многого ещё не знаешь и никогда не узнаешь, мой юный ангел, – сказала она наконец. – Тут есть один секрет… секрет, который Барцини никому не хотел открывать…

Я ожидала, что сейчас она признается в тайной связи с Санти и в том, что их отношения вызывали безудержную ревность маэстро Барцини. Но Офелия произнесла только одну фразу, которая тотчас открыла мне совсем другую историю и настоящую причину поступка итальянского композитора.

– Надобно тебе знать, Ирэн, что последние оперы Барцини – не его сочинения. И возможно, поэтому они самые лучшие из всего, что он написал когда-либо.

И тут я вспомнила слова князя Голицына о втором дыхании Барцини, и у меня округлились глаза от удивления.

– Музыка… Две последние оперы, которые выдавались за сочинения Барцини, написал не он… а мой бедный Альфред, – едва ли не рыдая произнесла Офелия.

Я взяла её за руку и заглянула в глаза.

– Если это так мучительно для вас, не нужно… – попросила я.

– Напротив, – ответила Офелия, смахивая слёзы. – Напротив, Ирэн… мне легче оттого, что рассказываю тебе всё это.

Я крепче сжала её руку и она продолжала:

– Поначалу Альфреду оказали честь, позволив работать рядом со знаменитым Барцини, великим маэстро! Кто не почёл бы это за честь… Но со временем стало ясно, что композитор использует его. Собственное вдохновение уже угасло, и он воспользовался работами Санти, который понял, что в таком случае его талант никогда не получит признания. Он начал протестовать, и тогда Барцини стал обещать, что имя Санти как автора оперы тоже появится на афише рядом с его именем. Но он ни разу не сдержал обещания. Потом негодяй взял на работу это ничтожество Анри Дюваля, и только для того, чтоб напугать Альфреда, мол, на его место уже есть другой человек. И это сработало… Однако Альфред понял, что Барцини по-прежнему нуждается в нём, и наконец нашёл в себе силы восстать. Он отказался передать ему своё последнее сочинение – оперу «Семирамида».

Вот почему он был всё время такой мрачный и сердитый, подумала я, слушая рассказ Офелии. Он уже был на ножах с Барцини.

– И тут маэстро опять обманул Альфреда, – продолжала Офелия. – Он заверил его, что время пришло: теперь его имя тоже появится на афишах всех великих театров Европы. Альфред поверил, надеясь, что на этот раз Барцини сдержит обещание. – Тут Офелия горько улыбнулась. – Только маэстро и не собирался этого делать. Однажды он признался мне в этом, когда выпил за ужином лишний бокал вина.

Он говорил об Альфреде как о неблагодарном человеке, который всему научился у него. Говорил в свой обычной презрительной манере, с какой отзывался обо всех, с кем работал. Какая уж тут честь! Он обращался с ними как с рабами. Так, будто он неоспоримый король оперы. – Офелия тяжело вздохнула. – И это стало его ошибкой. Он был так ослеплён самим собой и своей славой, что даже не понял, что мы с Альфредом со временем стали больше чем друзья. Мы полюбили друг друга. И хотя сердце моё не такое уж молодое, я любила его бесконечно, я даже не представляла, что способна так любить. Я любила его, Ирэн… И поэтому предостерегла о намерениях Барцини. Я посоветовала ему не отдавать итальянцу свою последнюю оперу, стоять на своём и, если понадобится, спрятать партитуру в надёжном месте.

– И он это сделал? – с волнением спросила я.

– Санти действительно спрятал свою последнюю оперу, прежде чем… прежде чем… – Офелия опустила голову. – Да, он передал её мне. А я… Когда Альфреда нашли мёртвым в гостинице и Скотланд-Ярд арестовал того француза, я думала, что сойду с ума. Всё казалось мне таким абсурдным и ужасным… Мне хотелось только одного – спрятаться, исчезнуть, и я не представляла, что Барцини способен… К счастью, я передала оперу Альфреда одному надёжному человеку, который хранит её до сих пор.

– Вот почему номер Санти в гостинице был так перевёрнут и дом вашей тётушки в Бетнел-Грин тоже! – воскликнула я. – Барцини искал там последнюю оперу Альфреда Санти!

– Совершенно верно, Ирэн! Именно этой детали тебе недоставало, чтобы понять всю эту печальную историю.

Я посмотрела на неё, ожидая, что ещё она скажет. И когда поняла, что больше она ничего говорить не будет, прямо спросила её:

– И где же вы спрятали оперу?

Люпен влетел в кафе «Шеклтон», едва не сбив с места Шерлока с его любимой чашкой шоколада.

– Мой отец спасён! – вскричал он, устремляясь к нам. – Мой отец спасён!

Мы вскочили и обняли его, а потом, усевшись за стол, с интересом выслушали его рассказ во всех подробностях.

– После ареста Барцини обвинения с Теофраста были немедленно сняты, почти все, по крайней мере… Осталось только намерение украсть, – признался Люпен. – Но тут дело обойдётся парой дней заключения и… – Люпен, похоже, хотел что-то добавить, но, заметив, что его с интересом слушают и посетители за соседними столиками, растерялся.

– Может, пойдём прогуляемся? – очень вовремя предложил Шерлок Холмс, бросив на стол пару монет.

Прогуливаясь по тенистым аллеям Гайд-парка, мы узнали последние, всё ещё остававшиеся неясными подробности этой истории.

Если, по словам Офелии, Барцини не знал о её любви к Санти, рассудила я, то не должен был бы заподозрить, что партитура «Семирамиды» находится у неё. Но ведь он набросился на неё как разъярённый зверь!