Эмми фон Роден - Дочь музыканта

Миньона покачала головой. Она не знала никого, кто мог бы о ней позаботиться, и не слышала о своей родне. Ее мать была итальянкой по происхождению. Герр Брандт познакомился с будущей женой, когда ездил с гастролями по Европе. В Турине он сильно заболел и был вынужден остаться на попечении местной вдовы и ее юной племянницы. Пока выздоравливал, он успел влюбиться в свою прелестную сиделку и завоевать ее сердце. В Турине он женился и привез жену в Германию. Через четыре года у них родилась единственная дочь, которую назвали в честь матери – Миньоной.

Туринская тетка давно умерла, другой родни не осталось. Если бы имелись какие-нибудь родственники, они вряд ли оставили бы герра Брандта с дочерью в таких стесненных обстоятельствах.

– Это плохо, – вздохнула фрау Штайнбах. – Если нет родни, то никто не будет о тебе заботиться. Значит, придется отвести тебя в сиротский приют. Вот только не знаю, примут ли тебя там, ведь твой отец был нездешний. Все равно они найдут для тебя какое-нибудь пристанище, на улице не оставят.

Миньона упала на колени у кровати и закрыла лицо руками.

– Слышишь, вставай и пойдем со мной! – сказала соседка.

Но Миньона не поднялась. Она как-то всем телом вздрогнула и потеряла сознание, повалившись на нечистый пол. Старуха испугалась, она решила, что девочка тоже умерла. Бросившись к ребенку, она приподняла кудрявую головку и с облегчением убедилась, что малышка хоть и слабо, но все-таки дышит. Фрау Штайнбах подняла невесомое тельце на руки, отнесла девочку к себе в комнату и уложила в постель.

Через некоторое время Миньона пришла в себя. Она открыла глаза и с удивлением увидела чужое жилище, соседку, сидящую у изголовья кровати. Она не помнила, что случилось и как она здесь оказалась. Только почувствовала сильный голод, потому что с самого утра у нее во рту не было ни крошки, ведь она даже не успела надкусить принесенный отцом пирожок.

– Мне хочется есть, – прошептала она.

Старая прачка налила в кружку молока, отрезала ломоть хлеба и протянула девочке. Та с жадностью принялась за еду, съела все до последней крошки и вернула пустую кружку. После этого она вздохнула, улеглась на подушку, закрыла глаза и немедленно погрузилась в глубокий сон.

– Что ж, не так уж сильна ее скорбь, раз она при этом может есть и спать, – пробормотала старуха. – Может, это и хорошо. Иначе как такое маленькое существо выдержит столько душевной боли?

Фрау Штайнбах склонилась над Миньоной, послушала, как спокойно и ровно та дышит, и тихонько вышла из комнаты. Спустившись по лестнице, прачка прошла через двор и постучала к герру Бутцу с черного хода. Дверь ей открыла служанка по имени Кристель. Выслушав скорбное сообщение, служанка отвела прачку в столовую, где семья пекаря как раз собралась за ужином.

Посередине стола стояла фарфоровая супница, из-под крышки струился упоительный аромат и смешивался с запахом жареных кровяных колбасок, красиво нарезанных и уложенных на блюде. Над столом горела газовая лампа и распространяла яркий свет на все вокруг. Столовая семьи Бутц была уютной и богато украшенной.

Фрау Штайнбах осмотрелась и невольно сравнила роскошь и простор жилища хозяев дома с убогой нищетой, которая царила в комнатушках на верхних этажах соседнего подъезда, которые Бутцы сдавали внаем. Старая прачка подумала, что у семьи пекаря есть все, о чем только можно мечтать: собственный дом, налаженное прибыльное дело, отменное здоровье и достаточно средств, чтобы жить безбедно и дать образование троим детям.

Фрау Бутц собиралась разливать суп по тарелкам, когда вошла прачка, и половник застыл в ее руке. Раздраженная тем, что пришлось прервать трапезу, пекарша злобно посмотрела на вошедшую.

– Что вам угодно, фрау Штайнбах? – холодно спросила она.

– Музыкант только что умер, – ответила та. – Вот и все, о чем я пришла сообщить.

Герр Бутц положил ложку на стол и встал.

– Умер, – с сожалением сказал он. – Он приходил к нам всего пару часов назад. Вид у него был изможденный, но я не думал, что все случится так быстро.

– Что делать с ребенком, герр Бутц? – спросила прачка.

– Да, что делать с ребенком… – задумчиво повторил пекарь.

– Бедняжке несладко придется, деваться ей некуда. Спит пока в моей постели, но что с ней будет завтра? Я не могу взять ее к себе, потому что едва свожу концы с концами. Вы и сами это знаете, герр Бутц.

Пожилая женщина перевела прямой строгий взгляд на жену пекаря:

– Если бы я была богата, как вы, то конечно приняла бы эту милую девочку. Сирота всегда приносит благословение приемной семье.

– Если бы да кабы, – ответила фрау Бутц. – Хорошо, что вы не на моем месте, фрау Штайнбах. У меня на этот счет совсем другое мнение. Чужие дети в доме – это сущее наказание и ничего больше. Музыкант давно уже болел, ему нужно было самому вовремя позаботиться о своей плоти и крови. Он должен был подумать, что будет с его дочерью, когда он умрет! Так поступил бы любой здравомыслящий родитель, но у этого ненормального на уме была только его мерзкая скрипка. С какой стати теперь другие должны думать о его потомстве?

– Может быть, он оставил какие-то распоряжения? – предположил мистер Бутц, перебив разглагольствования жены. – Нужно проверить у него в комнате, может быть, какая-нибудь записка, или завещание, или что-нибудь…

Фрау Бутц нетерпеливо взмахнула половником.

– Нам-то что за дело? – воскликнула она. – Садись лучше, поешь. Ужин стынет.

– Нет, Хельга, у меня сейчас кусок в горло не полезет. Пойдемте, фрау Штайнбах, поищем у них в комнате.

Лицо хозяйки залил багровый румянец, глаза засверкали, гневные слова полились из скривившихся губ.

– Поешь сначала, потом пойдешь! Слышишь, что я говорю? Вечно ты суешь нос не в свои дела!

Герр Бутц, не сказав ни слова и не слушая жену, повернулся, накинул плащ и вслед за фрау Штайнбах пошел к выходу. В спину ему неслась брань.

«Плохая женщина», – подумала прачка, пожалев герра Бутца, которому досталась такая бессердечная жена, а вслух сказала:

– Может быть, вы и правда поужинаете сначала? Время терпит. А я подожду вас у себя: одной мне страшно заходить в каморку, где лежит покойник.

– Нет, фрау Штайнбах, пойдемте, поскорее закончим это неприятное дело.

В каморке у музыканта ничего не нашлось. Ни письма, ни записки, сделанной его рукой, ни одной монеты, кроме тех трех марок, которые он сегодня получил в кирхе в счет будущей работы.

Герр Бутц оглядел комнату и со вздохом сказал:

– Здесь можно продать несколько вещей, но сначала я распоряжусь о похоронах. Этот человек заслуживает того, чтобы его похоронили достойно, а не в общей могиле, как безымянного нищего.

– А ребенок? – спросила старая прачка.