Мери Элизабет Додж - Серебряные коньки

Гретель опять открыла глаза и взглянула вверх. Да, милая, добрая барышня теперь изо всей силы толкает и тормошит ее. Это уже не сон. Вот и их дом, и гнездо аиста на крыше, и карета доктора около канала. Она совершенно ясно видит все. Только руки у нее ломит да ноги дрожат.

Гильда заставила девочку встать и, поддерживая ее, начала с ней ходить. Наконец Гретель совсем опомнилась.

– Я заснула, – сконфуженно проговорила она, протирая глаза.

– Да, ты заснула, и слишком крепко, – улыбаясь ответила Гильда, у которой от испуга побелели даже губы. – Но, слава Богу, ты теперь проснулась. Опирайся на меня сильнее, Гретель, и ходи до тех пор, пока не согреешься. Вот так!

Они некоторое время ходили взад и вперед.

– Ну, теперь тебе можно войти в теплую комнату и погреться у огня, – сказала Гильда. – Я отведу тебя домой.

– Нет-нет, я не пойду туда! Там доктор. Он велел мне уйти.

– Тогда мы останемся здесь, Гретель. Только постарайся ходить быстрее. Я уже давно увидела тебя около дома, но думала, что ты тут играешь… Иди, иди, не останавливайся!

И Гильда, поддерживая одной рукой Гретель, расстегивала другой свою теплую меховую кофточку и старалась снять ее. Гретель заметила это.

– Ради Бога, не снимайте с себя кофточку! Мне уже тепло; я вся горю… то есть не то что горю, но у меня все тело как будто колет иголками. Пожалуйста, не раздевайтесь!

Гретель была так взволнована, что Гильда поспешила успокоить ее.

– Хорошо, я останусь в кофточке, – сказала она. – Двигай хорошенько руками, Гретель, хлопай ими – вот так! Ну, теперь твои щеки порозовели. Я думаю, что доктор скоро позволит тебе войти, – наверняка позволит. Разве твой отец так болен?

– Ах, он, кажется, умирает, юфрау! – со слезами воскликнула Гретель. – Два доктора пришли к нему, а мама такая печальная и все молчит! Послушайте, пожалуйста, стонет папа или нет? У меня так шумит в голове, что я ничего не могу разобрать. Может быть, папа уже умер! Господи, хоть бы он застонал!

Гильда прислушалась. Все было тихо в домике Бринкеров. Она подбежала к окну.

– Вы ничего не увидите здесь, – сквозь слезы проговорила Гретель. – Мама занавесила окно промасленной бумагой. Посмотрите лучше в другое, которое выходит на юг. Там бумага прорвалась и можно разглядеть, что делается в комнате.

Гильда пошла к другой стене дома. Старая соломенная крыша над ним давно отжила свой век, и из нее торчали пучки соломы.

Гильда остановилась. Ей показалось неловким заглядывать в чужие окна.

– Поди сюда, Гретель, – позвала она, – и посмотри лучше сама. Может быть, у вас так тихо потому, что твой отец заснул?

Гретель хотела подбежать к окну, но у нее задрожали ноги и она не могла двинуться с места. Гильда поспешила к ней на помощь.

– Боюсь, как бы и ты не расхворалась, – ласково сказала она.

– Нет, я не больна. Но у меня очень тяжело на сердце, хоть глаза такие же сухие, как у вас… Что это? Вы плачете? Плачете о нас! Да благословит вас Бог за вашу доброту!

Она горячо поцеловала руку Гильды и поднялась на цыпочки, стараясь заглянуть в окно. Бумага была прорвана в нескольких местах. Гретель прижалась к стеклу.

– Видишь ты что-нибудь? – спросила Гильда.

– Да. Отец лежит неподвижно: голова его забинтована, и все глядят на него… Ах, юфрау! – воскликнула она, отскочив от окна и сбросив с ног тяжелые деревянные башмаки. – Я должна идти к маме! Хотите пойти со мной?

– Нет, мне пора в школу. Слышишь, уже звонят. До свидания, Гретель, я скоро приду.

Она улыбнулась, и долго после этого вспоминала Гретель ее добрую, светлую улыбку.

Гретель осторожно отворила дверь и, не решаясь взглянуть ни на кого, неслышно подошла к матери.

В комнате стояла глубокая тишина. Девочка могла слышать дыхание старика доктора; ей казалось, что она даже слышит, как искры падают на золу в очаге. Рука матери была холодна, но щеки ее горели, а глаза блестели, и в них выражалась мучительная тревога.

Больной чуть-чуть пошевелился, и все, бывшие в комнате, вздрогнули. Доктор Бёкман наклонился над ним и пристально взглянул на него.

Рафф снова пошевелился и, подняв руку, приложил ее ко лбу. Он ощупал повязку, как бы удивляясь, почему она очутилась у него на голове, и открыл глаза.

– Смелее! Смелее! – проговорил он голосом, который показался Гретель совсем незнакомым. – Передвиньте этот мат повыше, братцы!.. А теперь давайте глины… Вода быстро поднимается, и мы должны…

Метта бросилась к постели, схватила мужа за руки и нагнулась к нему.

– О, Рафф! Рафф! – воскликнула она. – Поговори со мной!

– Это ты, Метта? – слабо сказал он. – Я спал… я, кажется, упал и расшибся… А где же маленький Ганс?

– Я здесь, отец! – крикнул Ганс, совсем обезумев от радости.

Он хотел броситься к постели, но доктор удержал мальчика.

– Он узнал нас! – воскликнула Метта. – О Боже, он узнал нас… Гретель, Гретель! Иди сюда, к отцу!..

– Тише! Тише! – повелительно сказал доктор. – Отойдите от постели!

Ганс и Метта и плакали, и смеялись, глядя на пришедшего в сознание Раффа; Гретель молча смотрела на всех сияющими от радости глазами.

– А малютка спит, Метта? – спросил больной.

– Малютка! – повторила Метта. – Это он говорит про тебя, Гретель! А Ганса он называет «маленький Ганс»! Он спал в течение десяти лет; он не знает ничего, что было в это время!.. О, мингер, вы спасли нас всех!.. Дети, благодарите же доктора!..

Метта не помнила себя от счастья. Бёкман не ответил ничего, но поднял руку и показал на небо. Она поняла его; поняли и дети. Они все опустились на колени около постели и стали горячо молиться.

– Почему вы молились? – прошептал больной, когда они поднялись с колен. – Разве сегодня праздник?

– Почему вы молились? Разве сегодня праздник?..

Никакого праздника не было, но Метта кивнула головой: она не могла говорить.

– Так нужно прочитать главу из Библии, – медленно, с трудом проговорил Рафф. – Но я очень слаб. Может быть, священник прочитает нам.

Гретель сняла с резной полки большую Библию, а доктор, которого больной принял за священника, передал ее своему ассистенту.

– Читайте, – шепнул он ему. – Нужно, чтобы жена и дети помолчали и не беспокоили больного: волнение может быть смертельно для него.

Когда ассистент дочитал главу, Метта сделала знак, чтобы не шумели: ее муж заснул.

– Ну, матушка, – вполголоса сказал доктор, вынимая толстые шерстяные перчатки, – предупреждаю вас, что пациента нельзя тревожить: ему необходим полный покой. Да, это замечательный случай. Завтра я заеду к вам опять. Сегодня больной не должен ничего есть.