Трент Далтон - Мальчик глотает Вселенную

– Привет, Илай!

Это Шелли Хаффман, высунувшаяся из окна своей спальни и пускающая сигаретный дым за пределы дома.

Я прижимаю подошву к переднему колесу, разворачиваюсь посреди улицы и направляю папашин расшатанный «Малверн Стар» на подъездную дорожку Шелли. Автомобиля ее отца нет под навесом.

– Привет, Шелли, – говорю я.

Она затягивается сигаретой и выпускает ровные колечки дыма.

– Хочешь затянуться?

Я делаю пару затяжек, едва не поперхнувшись.

– Ты одна? – спрашиваю я.

Она кивает.

– Они все уехали на Королевский пляж праздновать день рождения Брэдли, – говорит она.

– А ты не захотела ехать?

– Я хотела, Илай Белл, но этот старый мешок с костями, – ворчливо говорит Шелли, изображая голос старой американской бабушки с Дикого Запада, – уже не очень хорошо ходит по песку.

– Значит, они оставили тебя дома в одиночестве?

– Моя тетя скоро приедет присмотреть за мной, – говорит она. – Я сказала маме, что предпочла бы побыть на передержке в собачьем отеле на Флетчер-стрит.

– Я слышал, там кормят три раза в день, – говорю я.

Она смеется, тушит сигарету о нижнюю сторону подоконника и щелчком запускает окурок за забор в соседский сад.

– Слыхала, твоего старика вчера вечером забрали в больницу, – говорит она.

Я киваю.

– Что с ним?

– Сам не знаю, честно говоря, – отвечаю я. – Его просто начало трясти. Не мог ничего сказать, или почти ничего. Не мог перевести дух.

– Паническая атака, – говорит Шелли.

– Чего?

– Паническая атака, – небрежно повторяет она. – Приступ паники. С мамой часто такое случалось, началось несколько лет назад, ага. Был у нее такой плохой период, когда она не хотела делать вообще ничего, потому что у нее начинались панические атаки, если она находилась среди слишком большого количества людей. Она просыпалась и чувствовала себя так, будто горы готова свернуть, говорила нам, что сводит нас всех в кино в торговый центр Тьюмбул, а когда мы разоденемся как куколки – бац, и у нее случается приступ паники, как только она садится в машину.

– И как она с этим справилась?

– Мне поставили диагноз, – просто говорит Шелли. – Сразу после этого ей пришлось прийти в себя. – Она пожимает плечами. – Видишь ли, Илай – все относительно. Пчелиный укус жжет, как сука, пока кто-нибудь не ударит тебя крикетной битой. И раз уж речь зашла о старых добрых английских битах – как насчет партии в настольный крикет? Я позволю тебе играть за «Вест-Индию».

– Не, не могу, – отвечаю я. – Мне нужно кое с кем встретиться.

– Это часть твоего великого секретного плана? – улыбается она.

– Откуда ты знаешь про план?!

– Гус написал все это для меня в воздухе, – говорит она.

Это меня бесит. Я смотрю вверх, на серое небо.

– Не волнуйся, я никому не скажу ни слова, – говорит она. – Но я думаю, что ты долбанутый псих!

Я пожимаю плечами.

– Вполне возможно, – говорю я. – Миссис Биркбек считает, что так оно и есть.

Шелли закатывает глаза:

– Миссис Биркбек нас всех считает психами.

Я улыбаюсь.

– Это безумие, Илай… – качает головой она. И она смотрит на меня с милой улыбкой, сердечной и искренней. – Но в то же время это очень круто.

И на мгновение я хочу позабыть про план, зайти в дом и сидеть на кровати Шелли Хаффман, играя в «Тестовый матч»; и если она выбьет шестерку своим любимым игроком, лихим южноафриканцем Кеплером Вессельсом, попав маленьким крикетным мячом из шарика для подшипника в поле с цифрой «шесть» в левом углу восьмиугольной зеленой фетровой крикетной площадки, мы могли бы отпраздновать это объятиями; и потому что все ее родные уехали, и оттого что небо серое, мы могли бы упасть на ее кровать и целоваться; и возможно, я мог бы отказаться от плана навсегда – забыть про Титуса Броза, бросить Лайла, бросить Дрища, и отца, и маму, и Августа – и просто провести остаток своей жизни, заботясь о Шелли Хаффман, потому что она борется с этим несправедливым перекособоченным миром, в котором Бог дал Ивану Кролю две сильные руки, способные убивать, и дал Шелли Хаффман две ноги, не способные пройти через золотой песок Королевского пляжа в Калаундре.

– Спасибо, Шелли, – говорю я, выкатывая «Малверн Стар» обратно на дорогу.

Шелли кричит из окна, когда я отъезжаю:

– Оставайся всегда таким, Илай Белл!

Лайл рассказывал мне как-то, что для строительства моста Хорнибрук применялся бетон с завода «Квинслендской компании цемента и извести», расположенного в Дарре. Он сказал, что это самый длинный мост из построенных над водой в Южном полушарии, протянувшийся более чем на два с половиной километра от побережья Брайтона до знаменитого побережья полуострова Редклифф, являющегося домом для группы «Би Джис» и регби-клуба «Редклиффские дельфины». Этот мост имеет два горбатых пролета, один с брайтонского конца, другой с редклиффского, чтобы суда, идущие по заливу Брэмбл, могли проскользнуть под ними.

Я чувствую илистый запах мангровых зарослей, окаймляющих залив. Им пропитан ветер, толкающий «Малверн Стар» по мосту вверх через первый горб. Лайл в детстве называл этот мост «Костотрясом», потому что машина его родителей подскакивала на кочках стыков, пересекая изогнутую шероховатую асфальтовую поверхность, которая теперь потрескивает под шинами моего велосипеда.

Мост закрыли для автомобильного движения в 1979 го- ду, когда рядом построили новый, более выносливый, широкий и уродливый мост. Теперь Хорнибрук используется только немногочисленными рыбаками, ловящими с него леща, мерланга и плоскоголова, да вон теми местными пацанами, которые крутят сейчас сальто с деревянного настила на краю, врезаясь в высокую из-за прилива зелено-бурую воду так сильно, что брызги перехлестывают через металлические перила с облупившейся желтой краской.

Дождь барабанит по моей голове, и я понимаю, что следовало бы взять дождевик, но я люблю капли дождя на голове и запах дождя на асфальте.

Небо становится смурнее, когда я приближаюсь к середине моста. Здесь мы всегда и встречаемся, и я вижу, что он сидит на бетонном краю моста, свесив вниз свои длинные ноги. На нем плотный зеленый плащ с капюшоном, закрывающим голову. Его красное фиберглассовое удилище со старой деревянной катушкой подоткнуто между правым локтем и талией; он сгорбился, выпуская дым. Из-за капюшона он даже не видит меня, приближающегося под дождем, но каким-то образом знает, что это я.

– Почему ты не взял гребаный дождевик? – спрашивает Дрищ.

– Я видел радугу над Ланселот-стрит и думал, что дождь уже закончился, – отвечаю я.

– Тот дождь, который внутри нас – никогда не заканчивается, малыш, – говорит Дрищ.

Я прислоняю велосипед к желтым перилам и заглядываю в белое пластмассовое ведерко, стоящее рядом с Дрищом. Там два жирных леща, плавающих на одном месте. Я сажусь рядом с ним, свесив ноги с моста. Высокая приливная вода колышится под нами, гребешки волн вздымаются и опадают, напоминая горы и долины.