Трент Далтон - Мальчик глотает Вселенную

– Я не могу, Дрищ.

Он кивает и протягивает мне руку с листком бумаги.

– Твой выбор, Илай, – говорит он.

Клочок бумаги усеян каплями дождя. Просто листок бумаги. Возьми этот листок. Возьми его.

– Ты не разозлишься на меня, если я возьму это?

Дрищ качает головой.

– Нет, – произносит он ровным тоном.

Я беру этот листок. Я засовываю его в карман шорт, даже не посмотрев, что на нем написано. Я смотрю в море. Дрищ внимательно смотрит на меня.

– Ты меня больше не увидишь, Илай, – говорит он.

– Что?

– Ты не можешь продолжать проводить время с таким старым жуликом, как я, – поясняет Дрищ.

– Ты же сказал, что не станешь злиться!

– Я и не злюсь. Если тебе необходимо увидеть маму – все хорошо и правильно, но ты оставишь всю эту блатную романтику позади. Ты меня слышал. Это все.

У меня колотит в висках от волнения. Глаза наполняются слезами. Дождь на моих щеках, на моей голове и в моих заплаканных глазах.

– Но ты мой единственный настоящий друг!

– Значит, тебе нужно завести новых, – говорит он.

Я поникаю головой. Я прижимаю к глазам кулаки и давлю изо всех сил, словно зажимаю порез, чтобы остановить кровотечение.

– Что со мной будет, Дрищ? – спрашиваю я.

– Ты будешь жить своей жизнью, – отвечает Дрищ. – Ты будешь делать вещи, о которых я только мечтал. Ты повидаешь мир.

Мне холодно внутри. Так холодно.

– Ты холодный, Дрищ, – говорю я сквозь слезы.

Теперь я зол внутри. Очень зол.

– Я думаю, что ты убил того таксиста, – говорю я. – Ты хладнокровный убийца. Холодный, как змея. Я думаю, что ты выжил в Черном Питере, потому что у тебя нет сердца, как у всех остальных.

– Возможно, ты и прав, – отзывается он.

– Ты гребаный убийца! – кричу я.

Дрищ прикрывает глаза от такого внезапного шума.

– Успокойся, – говорит он, оглядывая мост, но не видя никого в пределах слышимости. Все исчезли. Все сбежали на какое-то время. Все сбежали от дождя. На мосту никого нет. Так холодно внутри.

– Ты заслужил все, что получил! – выпаливаю я.

– Хватит, Илай, – говорит он.

– Ты полон гребаного дерьма! – кричу я.

Дрищ взрывается, а я никогда раньше не слышал, чтобы он орал.

– Хватит, черт побери! – кричит он. И крик заставляет его захрипеть, и у него начинается приступ кашля. Он подносит левую руку ко рту и кашляет в сгиб локтя, давясь рокочущим легочным кашлем, как будто внутри него нет ничего, кроме старых костей и грунтовой пыли из Черного Питера. Он набирает в грудь воздуха, хрипя и брызгая слюной, откашливается и выхаркивает сгусток мокроты, который приземляется в двух метрах справа от него рядом с парой выброшенных сардинок. Он немного успокаивается.

– Я натворил достаточно, – говорит Дрищ. – И я причинил зло слишком многим людям. Я никогда не говорил, Илай, что не заслуживаю того срока, который получил. Я просто сказал, что не совершал того убийства. Но я сделал достаточно, и Господь знал, что я сделал достаточно, и Он хотел, чтобы я задумался о некоторых других поступках, которые совершил; и я задумался, малыш. Я мотал срок, думая о тех поступках, я размышлял о них и за решеткой, и на воле. И мне не нужно, чтобы ты думал о них за меня. Ты должен думать о девочках, Илай. Должен думать о том, как ты собираешься достичь каких-то вершин. Как собираешься выбраться из этой дерьмовой дыры, в которой живешь здесь, в Брекен-Ридже. Прекращай уже пересказывать чужие истории и начинай писать свою собственную.

Он качает головой. Смотрит на буро-зеленое море.

Конец его удилища внезапно кивает. Раз. Два. Три раза!

Дрищ молча наблюдает за удочкой. Затем резко подсекает, и она сильно изгибается, как радуга, которую я видел над Ланселот-стрит.

– Попался! – говорит он.

Это внезапное действие заставляет его снова неудержимо закашляться. Дождь барабанит по воде. Дрищ протягивает мне свою удочку, чтобы целиком отдаться приступу кашля.

– Плоскоголов, – сообщает он сквозь удушающий кашель. – Здоровый, чертяка. Фунтов на десять [39] Примерно 4,5 кг. . – Он кашляет еще три раза. – Вытащишь его, ладно?

– Что? – говорю я. – Я не могу…

– Просто подматывай, черт побери! – рявкает он, вставая на ноги и упирая руки в колени, кашляя теперь каким-то мерзким ведьминым варевом из смолы и мокроты. И крови. В его слюне кровь, и она капает на асфальт моста, и дождь смывает ее, но она не заканчивается. Здесь нет цвета ярче, чем красная кровь Дрища Холлидея. Я отчаянно подматываю леску, крутя головой взад-вперед, метаясь взглядом между морем и кровью возле ног Дрища. Море и кровь. Море и кровь.

Плоскоголов натягивает леску, борясь за свою жизнь. Я сильнее налегаю на катушку, вращая ее долгими, плавными движениями, как я обычно крутил рукоять ржавой сушилки для белья на заднем дворе нашего дома в Дарре [40] Здесь речь об австралийской сушилке «Hills Hoist», напоминающей формой большой пляжный зонт без ткани. На верхних прутьях и веревках между ними развешивается белье, вращением рукояти посередине центральной стойки сушилка поднимается и опускается. .

– И вправду здоровенный, Дрищ! – кричу я с испугом и одновременно с неожиданным восторгом.

– Просто спокойней, спокойней, – говорит он между приступами кашля. – Страви ему немного лески, если чувствуешь, что он собирается сорваться.

Только когда Дрищ встал, я замечаю, как он похудел. Впрочем, он всегда был худым. Всегда был Дрищом. Теперь Артуру Холлидею впору придумывать новое прозвище, но Доходяга Холлидей звучит не так задорно.

– На что ты уставился, а? – хрипит Дрищ, согнувшись. – Вытаскивай это чудище!

Я чувствую, как плоскоголов мечется зигзагами влево и вправо в воде. Паникующий. Растерянный. На какое-то время он поддается мне, следует туда, куда его тянет крючок в губе, словно получил некое указание свыше – что здесь ему и положено быть, что наживка из сардинки, крючок и волны залива Брэмбл в этот дождливый день и есть цель всех его поисков по дну океана ради выживания. Но затем он вновь начинает бороться. Он резко бросается назад, и рукоять катушки больно врезается мне в ладонь.

– Черт! – вскрикиваю я.

– Сразись с ним! – хрипит Дрищ.

Я дергаю удилище и тут же поворачиваю катушку на один оборот. Долгие, обдуманные вращения. Ритмично. Целенаправленно. Безжалостно. Чудище устает, но я тоже устал. Голос Дрища позади меня:

– Продолжай бороться! – негромко говорит он, снова кашляя.

Я кручу и кручу и кручу, и дождь хлещет по моему лицу, и весь мир кажется мне таким близким сейчас, каждый кусочек его, каждая молекула. Ветер. Рыба. Море. И Дрищ.

Чудище ослабевает. Я тяну его сильнее и вижу, как оно приближается к поверхности моря; всплывает, будто русская подводная лодка.

– Дрищ, вон он! Вон он! – кричу я в эйфории. В длину он сантиметров восемьдесят. Скорее все пятнадцать фунтов, чем десять. Инопланетная рыба-монстр, вся из мускулов, хребта и оливково-зеленой хитрой плоской башки.