Дидье Ковеларт - Томас Дримм. Конец света наступит в четверг

Я не слушаю ее. До меня вдруг доходит: ведь и Пиктон, как Борис Вигор, теряет 1000 йотт в час с тех пор, как чип разряжается в его трупе, и последствия этого могут быть очень тревожными.

– Не беспокойся, – утешает профессор, уловив мою мысль. – Теряется энергия, повторно используемая в механизмах, а не интеллект и память. Я – живое тому доказательство, если можно так выразиться спустя сорок часов после смерти. Но ты прав: надо реанимировать, не теряя времени, дух этого кретина Вигора. И выявить его послание, если оно у него есть.

Бренда аккуратно садится на пуф как можно дальше от своего кенгуру. Бренда, Брендон… Должно быть, в детстве она чувствовала себя очень одиноко, если придумала себе такого Волшебного принца. Вот я никак не называл своего медведя. Он был просто частью обстановки.

Бренда, к которой благодаря виски вернулось самообладание, размышляет вслух:

– А что, если провернуть кенгуру в машине в режиме деликатной стирки при 30 градусах?

Не дожидаясь ответа Пиктона, я протестую:

– Ни в коем случае! Борис нам нужен. Посади его перед картиной рядом с дочерью. Около нее он очухается быстрее.

Она выпрямляется, явно раздраженная.

– Томас, ты слышал, что я только что говорила? В этом кенгуру нет никакого Бориса Вигора! Это проявления нашего подсознания!

– Ясное дело: ты думала о Борисе, ты нарисовала его дочь, и он появился здесь, потому что его вызвал твой мозг. Я с тобой совершенно согласен.

Она обнимает себя за плечи, словно ее знобит. Ей не нравится, что я перевернул по-своему ее рациональное объяснение. А может, именно этого она и ждала.

– У тебя есть сегодня дела, Бренда?

– Несколько бесполезных кастингов, а что?

– Послушай, у меня идея. Раз у нас с тобой одна и та же проблема с мозгами, значит, и решать ее надо вместе. Ты мне доверяешь?

Мимолетная гримаса ясно означает: «Разве у меня есть выбор?»

– Сейчас мне надо бежать к диетологу, но я очень быстро с ним разберусь и скоро вернусь. Я тебе позвоню.

Я подхожу к ней. Она неловко сидит на краешке пуфа – усталая и такая трогательная. Ее руки зажаты между коленями, лицо не накрашено, глаза покраснели от бессонницы. Я кладу ей руки на плечи и говорю:

– Держись, Бренда. Я здесь. В смысле, я-то существую.

– Окей. Но позволь заметить, что, если бы ты существовал где-нибудь подальше, моя жизнь была бы намного спокойнее.

Я воспринимаю это как комплимент и со всех ног бегу домой.

Я застаю мать за макияжем. Нанося тени на веки, она радостно объявляет, что отцу помогли. По ее просьбе в дело вмешалось Министерство игры в лице господина Бюрля. «Пришлось задействовать свои связи», – поясняет она, отводя взгляд от моего отражения в зеркале. Господин Бюрль подтвердил, что наблюдение заканчивается и что он добился перевода ее мужа в вытрезвительную одиночную камеру в Министерстве благосостояния. Теперь его ждет бесплатный обязательный курс дезинтоксикации для невиновных, арестованных в состоянии опьянения.

Я чувствую толчок в живот. Медведь явно этому не верит, да и я тоже. Необходимо действовать, но сначала решим одну проблему.

– Из-за него я чуть не умерла от страха, – говорит мать, подкрашивая карандашом брови. – Больше я этого не допущу! Я расставлю все точки над «i», когда он вернется.

– А когда он вернется?

– Курс детоксикации длится 24 часа: пусть этим пользуется! Я раз и навсегда положу конец его саморазрушительным нарциссическим извращениям! Но есть и хорошая новость: мой воскресный везунчик вышел из комы. А где костюм?

Я не сразу понимаю, о чем речь.

– Из химчистки! – нервничает она. – Мой бежевый костюм!

Я сочиняю на ходу:

– Там была очередь.

– Но мне больше нечего надеть! Я же не могу появиться перед доктором Макрози с пятном на костюме!

– Но ведь это я его пациент?

Она ошеломленно смотрит на меня. В первый раз в жизни я ставлю ее на место. Пусть привыкает: это побочный эффект моих новых способностей.

– Мам, давай скорей! Иначе я опоздаю.

Я протягиваю ей ключи от машины. Она молча берет их, заканчивает макияж, натягивает пиджак и, совершенно сбитая с толку, идет за мной следом.

Как же здорово становиться мужчиной. Это не компенсирует отсутствие отца, но у меня возникает ощущение, что таким образом я за него мщу.

Министерство государственной безопасности, 09:30

В круглой одиночной камере на шестом подземном этаже стоит Робер Дримм. Он привязан к вращающейся металлической платформе, по периметру которой установлено шесть плазменных экранов. Платформа перемещает Дримма от одного экрана к другому. Шлем с электродами регистрирует посредством чипа мысленные образы, страхи, фантазии, кошмары, которые возникают в его мозгу, и синхронно проецирует их в формате 3D на эти экраны. Дримм хочет закрыть глаза, чтобы не видеть своих материализовавшихся страхов, но специальные скобы не дают ему опустить веки. Он кричит, но его сорванный голос уже не может заглушить детского плача, который несется со всех экранов: «Папочка, помоги, не бросай меня!»

– Это называется «сеанс ПС», – поясняет Оливье Нокс. – Пытка страхом.

Облокотившись на решетку камеры, он бодрым тоном комментирует происходящее, четко выговаривая слова, как гид перед группой туристов.

– Эта пытка обходится без палачей, физического насилия, увечий… Никакой грязи и очень эффективно. Испытуемый обычно ломается уже через час и выкладывает всё, что мы хотим знать. За исключением тех случаев, когда он ничего не знает, как твой отец. Уже пятнадцать часов его изводят собственные кошмары. Еще немного, и сердце не выдержит.

Молодой человек улыбается, накручивая на пальцы длинную прядь черных волос, и глаза его загораются зеленым огнем.

– Тебе скоро станет ясно, Томас, кто толкает его в могилу: ты сам.

На экранах видно, как вдоль заграждения из колючей проволоки бежит, задыхаясь, толстый неуклюжий подросток. Картина меняется: вот два солдата в белых халатах зажимают в стальные тиски его жировые складки. А вот его закрывают в газовой камере с полотенцем вокруг пояса. Вот его морят голодом, привязывая к стулу перед огромным куском мяса. Вот его держат с двух сторон, он пытается вырваться, но в это время огромный шприц всасывает в себя сначала его жир, потом глаза, зубы, мозг…

– Поторопись, Томас, скорее освободи его. Или страх за тебя окончательно лишит его рассудка.

Я просыпаюсь, как от удара. И обнаруживаю, что лежу в одних трусах на медицинской кушетке доктора Макрози. В кабинете звучит тихая музыка, а надо мной горит инфракрасная лампа. Мой медведь, скрытый под ворохом одежды, сваленной на стуле, с тревогой спрашивает, что мне снилось. И добавляет, что уже десять минут ждет, когда придет диетолог и осмотрит меня.