Майкл Шейбон - Потрясающие приключения Кавалера & Клея

Томми пошел в детский сад; настал день, когда Роза начала постигать истинный ужас своей судьбы, отъявленную бесцельность жизни без сына под боком, а Сэмми явился домой в обед, встрепанный и обезумевший, с кипой бристольского картона, флаконом туши «Хиггинс» и букетом кистей № 3 и умолил Розу помочь – пусть сделает что может. Она провозилась всю ночь – какой-то чудовищный супергеройский комикс, «Человек-Граната» или «Фантомный Жеребец», – и наутро Сэмми отправился на работу с готовыми полосами. Королева взошла на трон.

Роза Саксон рождалась постепенно – вначале она, без подписи и признания, лишь время от времени одалживала кисть то комиксу, то обложке, которые раскладывала на кухонном столике. Рука у Розы всегда была твердая, штрих сильный, чутье на тени развитое. Работа случалась в бездумном режиме аврала – если Сэмми не хватало времени или рук, – но спустя некоторое время Роза поняла, что с острым нетерпением ждет дней, когда у Сэмми найдется для нее занятие.

Потом как-то ночью они лежали в постели, болтали в темноте, и Сэмми сказал, что Розино контурование уже на порядок выше, чем у лучших художников, которых он может нанять в жалкий «Голд стар». А рисовать Роза не думала? А раскладывать? А прямо взять и писать-рисовать комиксы? Он объяснил, что Саймон и Кёрби как раз добились немалого успеха, сварганив комиксы новой разновидности, вдохновляясь подростковыми историями, каким-нибудь «Арчи» или «Свиданием с Джуди», пополам со старой бульварщиной о настоящей любви (последний бульварный жанр, который эксгумировали и перевоплотили в комиксы). Называлось это «Юная любовь». Целевая аудитория – женщины, сюжеты строились вокруг женщин. До сего дня женскую аудиторию комиксов ни в грош не ставили; Сэмми подозревал, что женщинам, наверное, понравится комикс, написанный и нарисованный одной из них. В приливе благодарности Роза согласилась тотчас – и прилив этот не спадал до сих пор.

Роза понимала, каково Сэмми вернуться к комиксам и занять пост редактора «Голд стар». То был единственный момент в ходе их долгого и занятного брака, когда Сэмми готов был последовать по стопам кузена в мир беглецов. Он матерился, орал, говорил Розе чудовищные вещи. Винил ее в своей нищете, и в унижении, и в том, что не видать конца «Американскому крушению иллюзий». Если б не надо было содержать жену и ребенка, даже не своего ребенка … Дошло до того, что он собрал чемодан и вымелся из дома. А назавтра под вечер возвратился главным редактором «Голд стар пабликейшнз». Он дозволил миру замотать его, Сэмми, в последние цепи, раз и навсегда забрался в таинственный иллюзионистский кабинет жизни обыкновенного человека. Он остался. Годы спустя Роза в комоде нашла билет примерно того кошмарного периода – место в купе второго класса на «Бродвейский пассажирский» – еще один поезд до побережья, в который Сэмми так и не сел.

В ту ночь, предложив Розе шанс нарисовать «комикс для девчонок», Сэмми словно вручил золотой ключ ей – ключ-вездеход от ее души, выход из тоскливого бытия домохозяйки и матери, сначала в Мидвуде, а теперь в Блумтауне, самопровозглашенной Столице Американской Мечты. Розина негасимая благодарность к Сэмми питала их совместную жизнь – благодарность Роза призывала на помощь, сжимала ее, как Том Мэйфлауэр сжимал свой талисман, всякий раз, когда всё начинало скользить под откос. Говоря по правде, едва Роза стала работать на Сэмми, их браку полегчало. Уже не казалось, будто весь их брак (в неточном переводе) вхолостую. Отныне Роза и Сэмми коллеги, товарищи, партнеры на неравных, но четко прописанных условиях – и легче не разглядывать слишком пристально запертое хранилище в сердцевине всего.

Непосредственным же плодом стали «Рабочие лошадки» – «шокирующие, но правдивые истории из горячечной жизни деловых девушек». Они дебютировали на последних страницах «Кутеж-комиксов» – в то время самого малопродаваемого издания «Голд стар». После трех месяцев неуклонно растущих продаж Сэмми передвинул их в начало выпуска и разрешил Розе подписываться ее самым известным псевдонимом [17] Одним из примерно дюжины, которыми она, по имеющимся данным, пользовалась в те или иные периоды на протяжении многих лет. . Спустя еще несколько месяцев «Рабочие лошадки» получили отдельное издание, а вскоре «Голд стар» с тремя журналами «Романтики Розы Саксон» вышло в плюс впервые с пьянящих времен начала войны. Сэмми ушел из «Голд стар» редакторствовать в «Олимпик пабликейшнз», а теперь и в «Фараон», а Роза, ведя неустанную и (в основном) финансово успешную кампанию за правдивое изображение души этого мифического создания, Американской Девицы, которая у автора вызывала презрение и зависть в равных долях, заполняла страницы «Сердечной боли», «Любви до безумия», «Больна любовью», «Моей любимой», а теперь вот и «Поцелуя» со всей энергией и досадой дюжины лет безлюбия и томления.

Когда Сэмми дал отбой, Роза постояла, держа трубку, тщась постичь услышанное. Каким-то образом – тут она несколько блуждала – их сын-прогульщик умудрился отыскать своего отца. Живого Джо Кавалера везут назад из секретного убежища в Эмпайр-стейт-билдинг («Прямо как Док Сэвидж», по словам Сэмми). И он будет ночевать в Розином доме.

Из встроенной кладовки в коридоре она достала чистое постельное белье и отнесла на диван, где через несколько часов Джо Кавалер уложит свое ничуть не забытое невообразимое тело. Там, где коридор переходил в гостиную, Роза миновала звездчатую атомную завитушку с зеркалом вместо ядра и увидела свою прическу. Развернулась, направилась в спальню, которую делила с Сэмми, отложила благоуханную груду простыней и повыдергивала всякий мусор – канцелярские принадлежности и скобяные товары, – которым дома закрепляла волосы, чтоб не лезли в лицо. Села на постель, встала, подошла к кладовке и постояла там – зрелище гардероба наполняло ее сомнениями и смутным весельем, в котором она неким волшебным образом распознала веселье Джо. Роза давным-давно не различала разумного послания в своих платьях, и юбках, и блузках: они были фразами белого шума из вискозы и хлопка, которые она каждый день механически произносила. А теперь все они до последней юбки показались ей отвратительно благоразумными и тупыми. Она сняла фуфайку и закатанные штаны. Закурила сигарету, в трусах и лифчике пошла в кухню, и ежевичные заросли распущенных волос подпрыгивали на голове, точно птичий плюмаж.

В кухне она достала кастрюлю, расплавила полчашки масла и добавила муки, чтоб загустело. Туда же подлила молока – по чуть-чуть, – сыпанула соли, перца и лукового порошка. Сняла будущий соус с плиты и запалила огонь под кастрюлей для пасты. Потом сходила в гостиную и поставила пластинку на проигрыватель. Что за пластинка, Роза не имела понятия. Пока звучала музыка, Роза не слушала, а когда музыка закончилась, Роза не заметила. Удивилась, не найдя постельного белья на диване. Волосы лезли в лицо. Когда в соус порхнули хлопья пепла, дошло до Розы теперь, она их прямо туда и замешала, как сушеную петрушку. А вот настоящую петрушку забыла. И почему-то разгуливает в одном бюстгальтере.