Колм Тойбин - Нора Вебстер

Утром она удивилась, обнаружив, что Элизабет пришла раньше нее.

– Птичка, которая давеча побывала в гольф-клубе, напела мне, что у вас была долгая беседа с Рэем, – сказала Элизабет.

Нора была уверена, что никого из Гибни в гольф-клубе не было. Она не представляла, кто еще мог доложить об этом Элизабет.

– Он мне сам позвонил, – ответила та на невысказанный вопрос. – Я вчера уже приготовилась к выходу, когда он позвонил и заявил, что хочет лечь пораньше. Так что я никуда не поехала. А потом ему позвонил Шеймас, признался, что до смерти вас боится, и попросил о поддержке.

– Боится меня? Да нет же, ничуть он не боялся!

– Это слова Рэя. Рассказал, что ваша сестра запретила Шеймасу говорить с вами о гольфе – пусть, мол, выберет тему посерьезнее, потому что вы очень умны. А Шеймас вконец разнервничался, в результате только о гольфе и трепался и уверен, что вы считаете его конченым мудаком.

– Мудаком? – Нора впервые услышала это слово из уст Элизабет. – Мне он показался милым. Но я рада слышать, что напугала его. Хотя и проявилось это забавно.

Элизабет не подозревала, что Рэй был в клубе с невестой, но Нора, сочтя, что сообщать об этом незачем, приступила к работе.

Близилось Рождество, и Нора с облегчением услышала, что Уна собирается провести его с Кэтрин, а последующие дни – с Шеймасом. Перспектива развлекать Уну и Шеймаса в обществе Джима и Маргарет сулила испытание, которого ей точно не вынести. Она не знала, пытался ли Джим взорвать гольф-клуб в пору своего бунтарства, но не сомневалась, что у него имеется вполне определенное мнение о его сливках. И вряд ли Джим с энтузиазмом воспримет отчеты Шеймаса об успехах в какой-то игре.

На праздники приехали Фиона и Айна, и поднялся немалый шум. Девушек пригласили на пирушку в городской бар-салон. Когда Нора воспротивилась, сказав, что Айне еще рано ходить по барам и вообще ей нужно учить латынь к экзамену, та ответила резко, осведомившись, должны ли они с Фионой после напряженного семестра торчать в дальней комнате у телевизора – с Норой, Доналом и Конором. Норе пришлось умолкнуть. Айна ни разу не говорила с ней в таком тоне, и Нора почти развеселилась. Однажды девушки вернулись в четыре утра, и Нору подмывало спуститься и выяснить, где они пропадали, но сдержалась, решив осведомиться днем, когда вернется с работы.

В воскресенье перед Рождеством она пригласила на чай Джима и Маргарет. Маргарет первым делом отправилась поболтать с Доналом, а Нора осталась с Джимом, едва отзывавшимся на ее попытки завязать беседу. Но при появлении Фионы и Айны он просветлел.

Нора не запомнила, с чего начался разговор о Северной Ирландии. Она знала, что Айна посещает школьный дискуссионный клуб, и однажды слышала ее выступление, но не думала, что они там обсуждают политику.

– У нас есть девочка, – сообщила Айна, – у которой в Ньюри [32]родственник, и она говорит, что это позор. Не понимаю, как мы такое допустили. По-мо-ему, общество, в котором творятся такие вещи, должно за многое ответить.

– Забавно, – сказал Джим, – что когда меня интернировали в Керраге, нам поначалу не нравились ребята из Лимерика [33], потому что им хотелось организовать соккерную сборную [34], но потом мы поняли, что они никому не желали зла. Впрочем, мы так и не привыкли к северянам. Это они отделились от нас.

– Но это же просто предвзятость, – возразила Айна. – Ирландия слишком мала, чтобы разделяться.

Вошедшая Маргарет спросила, о чем разговор.

– О Северной Ирландии, с твоего позволения, – ответила Нора. – Как будто мало телевизора.

– О господи, – вздохнула Маргарет. – Мы как-то ездили туда автобусным туром. Не знаю, где именно на севере мы были, но наш автобус закидали камнями. Я была счастлива, когда мы благополучно пересекли границу. По мне, так это просто толпа протестантов.

В канун Рождества заехала Уна, избавилась от привезенных подарков и укатила в Килкенни. Фионе и Айне она купила ту же дорогую косметику, какой пользовалась сама, и девушки целый день красились и выбирали для Фионы наряд к вечернему свиданию, о котором Норе, тоже готовившейся к Рождеству, знать якобы не полагалось.

Прибыли Джим и Маргарет, и Доналу с Конором пришлось помогать Маргарет вытаскивать из машины и заносить в дом подарочные свертки. Не все сразу поняли, что Доналу досталась лишь коробка шоколадных батончиков. Маргарет пустилась объяснять, и Нора отметила ее странную нервозность.

– У меня есть приятный сюрприз для всех, – сказала та.

– Но что это, тетя Маргарет? – спросила Фиона.

– Я знаю, – подал голос Конор.

– Ну так выкладывай! – потребовала Айна.

– Это темная комната, – сказал он.

Выяснилось, что за последние пару месяцев Маргарет тайком переоборудовала маленькую кладовку у себя дома, между кухней и гостевой спальней, в фотолабораторию. Норе рассказали, что в кладовку провели воду, установили там раковину и все необходимое фотооборудование, – Джим и Маргарет потратились нешуточно. Вот, значит, что происходило в передней комнате всякий раз, когда Маргарет ускользала туда, чтобы поговорить с Доналом. Не спрашивая Нору, которая этого не позволила бы, он уговаривал тетушку, давил на сочувствие, пока она не решила обустроить ему помещение для фотодела. Фиона с Айной были не меньше Норы огорошены случившимся. Позднее, когда мальчики ушли спать, а Фиона отправилась на свидание, Айна спросила, неужели Нора и правда не знала о фотолаборатории.

– Он же может потерять к этому интерес с годами, – сказала Айна. – И что тогда делать с этой комнатой?

– Они постоянно шушукаются, вот он, наверно, и внушил ей, что именно этого и хочет, – ответила Нора.

– Ни у кого нет домашней фотолаборатории.

– Что ж, у Донала теперь есть, – сказала Нора, – хорошее место для уединения. Может, ему только это и нужно.

После долгих споров ей наконец начислили вторую пенсию и сделали пересчет за предыдущие месяцы. Поначалу Нора не поняла, откуда взялась столь солидная сумма. Она рассказала об этом Джиму и Маргарет, и Джим ответил, что Чарли Хоги был приличным министром юстиции, хотя и ужасным министром сельского хозяйства, но если не потеряет выдержки, то войдет в анналы как великий министр финансов.

Она вспомнила, как годами раньше побывала с Морисом на домашнем приеме у доктора Райана. Праздновали помолвку его дочери. Доктор Райан был тогда министром финансов. Она подивилась роскоши самого дома, официантам и рестораторам. Все гости, кроме прибывших из Уэксфорда, были в вечерних нарядах. Доктор Райан вел себя как аристократ, и ей было странно видеть, как робели и нервничали в его присутствии Морис и Шэй Дойл, который тоже приехал с ними из Эннискорти. Они были сами на себя не похожи, стоя в холле подле министра, изображавшего барина. Удивило ее и то, с какой легкостью министр принизил Хоги, назвав его торопыгой щенком без роду и племени.