Уинстон Грэм - Росс Полдарк

Вечер выдался душный, жара не спала даже после наступления сумерек.

Что ж, ему хотя бы удалось заслужить благодарность Джинни. Предстоящие два года будут для нее даже еще длиннее, чем для Джима. Вот только дотянет ли он до конца срока?

«Сентиментальный идиот. Ренегат. Перешел на сторону краснокожих и выступил против белых. Отвернулся от своего сословия…»

«Полно медлить, счастье хрупко, поцелуй меня, голубка…» [15]

«Красота – цветок капризный, от морщин погибнет вмиг…» [16]

«Любой скажет, что расстраиваться из-за того, что у какого-то наемного работника сильный кашель, – ненормально. В конце концов, надо стойко переносить невзгоды. В прошлом году, когда у моей призовой кобылы вдруг началось заражение крови…»

«Все пути приводят к встрече; Это скажут дед и внук» [17].

Росс встал и пошел проверить, распахнуто ли северное окно.

Ох уж эти поэты с их софизмами! Сегодня он не в состоянии мыслить здраво. Могут ли сладкоголосые певцы быть дельными советчиками?

Да, окно было открыто. Росс раздвинул шторы.

К двадцати семи годам он выработал свою жизненную философию. Неужели он должен отказаться от нее при первом же испытании?

В дверь тихо постучали.

– Войдите, – сказал Росс и обернулся.

Это была Демельза. Она держала в руке зажженную свечу и молчала. Дверь плавно закрылась у нее за спиной. Девушка не переоделась, глаза у нее сверкали.

– В чем дело? – спросил Росс.

– Это платье…

– Что с ним?

– Не расстегивается на спине.

– И?

– Не могу дотянуться до крючков.

Росс нахмурился.

Демельза медленно подошла к нему, развернулась и неловко поставила свечу на стол.

– Простите.

Росс начал расстегивать платье. Она чувствовала его дыхание на своей шее.

На спине у Демельзы так и остался шрам, один из тех, что он заметил, возвращаясь с ярмарки в Редрате.

Росс прикоснулся к прохладной девичьей спине, и вдруг его руки скользнули под платье и сомкнулись на талии Демельзы. Она откинулась назад и положила голову ему на плечо.

Росс целовал Демельзу, пока у нее не потемнело в глазах. И вот в этот момент она, уже одержав победу, должна была признаться в обмане. Она не могла умереть без исповеди.

– Я вас обманула, – сказала Демельза и снова заплакала. – Я соврала про крючки. О Росс, откажись от меня, если ты меня ненавидишь. Я обманщица… я сказала неправду…

Но Росс ничего на это не ответил, потому что теперь уже ничто не имело значения: ни ложь, ни поэзия, ни принципы, ни какие-то там доводы разума или сердца.

Он отпустил Демельзу и зажег еще одну свечу.

Демельза проснулась на рассвете. Она открыла глаза и зевнула, но не сразу поняла, где находится. А потом увидела, что стропила под потолком расположены иначе, чем в ее комнате…

На каминной полке – трубка и серебряная табакерка. Над полкой – овальное, пораженное плесенью зеркало. Его спальня. Она повернулась на бок и посмотрела на каштановые волосы мужчины, который лежал рядом с ней на кровати.

Демельза закрыла глаза и постаралась вспомнить все, что произошло с ней в этой комнате. Девушка притворилась спящей, но ее выдавало частое, судорожное дыхание.

Пробудились птицы. Наступил еще один теплый весенний день. Под карнизом крыши принялись насвистывать зяблики, их пение напоминало звуки капели.

Демельза тихонько, чтобы не разбудить Росса, выскользнула из-под одеяла и подошла к окну. Прилив уже почти достиг высшей точки. Туман серой шалью укрывал цепь прибрежных утесов. Накатывающие волны оставляли неровные черные борозды на серебристой поверхности моря.

Платье… Платье превратилось в бесформенную гору шелка на полу. Демельза подхватила его и завернулась в ткань, как будто могла таким образом спрятаться от себя самой, и тихо, на цыпочках, ушла в свою комнату. Пока она одевалась, темный проем окна стал светлее.

Дом еще спал. Демельза всегда вставала первой и частенько, еще до того, как Джуд и Пруди начинали недовольно кряхтеть на своей кровати, убегала на край долины за цветами. Сегодня она должна первой выйти из дома.

Спустившись босиком по низким ступенькам, девушка пробежала через холл и распахнула парадную дверь. Море за домом могло быть серым и неприветливым, но долина за короткую летнюю ночь сохранила тепло и благоухание, накопленные землей накануне. Демельза вышла из дома и полной грудью вдохнула утренний воздух. На горизонте застыли легкие перистые облака, словно кто-то небрежно разметал их веником по углам неба.

Демельза босиком прошла через сад, но мокрая от росы трава не показалась ей холодной. Она присела на мостки у ручья, прислонилась спиной к перилам и кончиками пальцев ног потрогала журчащую воду. Деревца боярышника вдоль ручья были в цвету, однако белые лепестки уже порозовели и начали опадать. Так что по ручью, словно после свадебного торжества, плыли бесконечные розовые лепестки.

Демельза чувствовала боль между ног и в пояснице, но боль и все страхи прошедшей ночи меркли при воспоминании о триумфе, которым она закончилась. Демельза не испытывала угрызений совести из-за того, каким способом достигла этого триумфа. Разве можно испытывать угрызения совести из-за того, что стремишься жить полной жизнью? Вчера это казалось невозможным. Сегодня стало явью. И никто у нее этого не отнимет.

Через несколько минут солнце поднимется и осветит край долины, за который закатилось всего несколько коротких часов назад. Демельза поджала ноги, посидела так немного, потом встала на колени и, набирая пригоршни воды, ополоснула лицо и шею. После чего, внезапно почувствовав прилив сил, вприпрыжку подбежала к яблоне. На соседних ветках соперничали в пении два дрозда. Девушка встала под дерево, листья прикоснулись к ее волосам и забрызгали каплями росы ухо и шею. Демельза опустилась на колени и стала собирать букет колокольчиков, которые словно дымкой укрывали землю в саду. Но собрала не больше дюжины, поскольку у нее вдруг переменилось настроение: девушка села под яблоню, прислонилась спиной к покрытому лишайником стволу, откинула назад голову и прижала колокольчики к груди.

Демельза сидела неподвижно, юбки у нее задрались, и она кожей чувствовала траву и листья. Зяблик спорхнул с дерева и начал посвистывать совсем рядом с ее рукой. Демельзе очень хотелось к нему присоединиться, но она знала, что так у нее никогда не получится.

А тут еще прилетела большущая муха и уселась на лист возле лица Демельзы. У мухи были огромные выпуклые глаза, и с такого близкого расстояния она походила на доисторическое животное из первобытных джунглей. Сначала муха встала на четыре передние лапки и, ловко приподнимая и опуская крылья, потерла две задние. Потом встала на четыре задние лапки и, словно какой-нибудь льстивый торговец, потерла две передние.