Уинстон Грэм - Росс Полдарк

Он наклонился вперед, подобрал палку, которой ворошат угли, и ударил ею Демельзу по пальцам. Бокал разбился, и бренди вылился на платье, с которого все и началось.

Демельза посмотрела на Росса. В ее глазах отражалась не боль, а скорее удивление. Она поднесла пальцы ко рту. Непокорная, дерзкая девица вдруг оказалась несчастным, несправедливо обиженным ребенком. Демельза опустила голову и смотрела, как бренди постепенно впитывается в платье. Слезы навернулись на глаза и застыли на густых черных ресницах. Демельза сморгнула, но слезы выступили снова. Ее попытка кокетничать с Россом потерпела сокрушительное и очень болезненное поражение, но в конце концов на помощь девушке пришла естественность.

– Мне не следовало этого делать, – сказал Росс.

Он не понимал, почему говорит с ней, почему извиняется за вполне заслуженное наказание. У него было такое чувство, будто он забрел в зыбучие пески.

– Платье, – тихо произнесла Демельза. – Не надо было его портить. Оно было таким красивым. Завтра я уйду. Прямо на рассвете и уйду.

Она встала с кресла и попыталась сказать что-то еще, а потом вдруг опустилась на пол, положила голову Россу на колени и разрыдалась. Старательно собранные в узел волосы съехали набок.

Росс посмотрел на бледную шею Демельзы и прикоснулся к ее волосам.

– Малышка… – сказал он. – Никто тебя не гонит, оставайся, если хочешь.

Демельза боролась со слезами, но они подступали снова и снова. Росс взял ее за плечи и поднял с пола. Еще вчера это прикосновение ничего бы не значило, а сейчас как-то само собой вышло, что Демельза присела на колено Росса.

– Вот так. – Он достал носовой платок и промокнул ей слезы.

А потом он поцеловал ее в щеку и погладил по руке. Росс пытался убедить себя, что всего лишь проявляет отеческую заботу, но с этого момента он перестал быть хозяином Демельзы.

И это было уже не важно.

– Так хорошо, – сказала она.

– Да, наверное. А теперь ступай к себе и забудь о том, что здесь произошло.

Девушка тяжко вздохнула.

– Платье насквозь промокло. – Она подняла розовую нижнюю юбку и начала вытирать коленку.

– Демельза, – зло сказал Росс, – ты знаешь, что о тебе говорят люди?

Она отрицательно покачала головой:

– Нет. А что?

– Если будешь вести себя подобным образом, то все, что они болтают, станет правдой.

Демельза посмотрела ему в глаза. На этот раз открыто и без всякого кокетства.

– Я живу только ради вас, Росс.

Легкий бриз качнул шторы у одного из открытых окон. Птицы наконец умолкли. Наступила ночь. Росс поцеловал Демельзу, но на этот раз в губы. Она неуверенно улыбнулась сквозь слезы. Золотистое пламя свечей освещало ее кожу.

А потом Демельзе просто не повезло: она откинула назад выпавшую прядь волос, и этот жест напомнил Россу о его матери.

Он резко, так что она чуть не упала, поставил Демельзу на ноги, а сам подошел к окну и встал к ней спиной.

Нет, это случилось не из-за жеста Демельзы, это все из-за платья. Возможно, все дело в запахе. Росс сам не понимал, что именно пробудило в его памяти воспоминания о прошлой жизни. Его мать двигалась, дышала в этом платье, в этой комнате, сидела в этом кресле, и теперь ее дух промелькнул между ним и Демельзой.

Призрак, видение из прошлого.

– Что-то не так? – спросила Демельза.

Росс обернулся. Она стояла, ухватившись за край стола, у ее ног лежал разбитый бокал. Полдарк попытался представить ее такой, какой она была раньше. Попробовал представить ту худенькую оборванную девочку, которая бродила по полю со своим Гарриком, но у него ничего не вышло. Та девчонка исчезла навсегда. И причиной тому была не расцветшая в один вечер красота, а юность, которая сама по себе прекрасна.

– Демельза, – сказал Росс, и даже имя ее прозвучало как-то странно. – Я забрал тебя от отца не для того, чтобы… чтобы…

– Разве так важно, почему вы меня забрали?

– Ты не понимаешь. Уходи. Убирайся отсюда.

Росс сознавал, что повел себя грубо, что следовало бы все объяснить, но при этом понимал, что малейшее движение ослабит его позиции.

Он смотрел на Демельзу, а она стояла и молчала. Возможно, это молчание было признанием поражения, но Росс не был в этом уверен, он не мог прочитать ее мысли. У нее был взгляд незнакомки, которая захватила новую территорию. Она смотрела на него с вызовом, в ее глазах отражались боль и нарастающая враждебность.

– А сейчас я иду спать, – заявил он. – И ты тоже отправляйся в постель. И постарайся меня понять.

Росс взял свечу и затушил оставшиеся в подсвечнике. Потом взглянул на Демельзу и попытался улыбнуться:

– Спокойной ночи, дорогая.

Демельза не сказала ни слова в ответ и даже не шелохнулась. Когда дверь за Россом закрылась и в комнате с Демельзой остался только отчаянно бьющий крылышками мотылек, она взяла свечу из другого канделябра, задула все остальные и пошла к себе.

В спальне Росса захлестнула волна цинизма и какой-то необъяснимой злости. С чего бы это он вдруг решил добровольно стать монахом-отшельником? Россу даже показалось, что он слышит, как дух отца шепчет ему на ухо: «Молодой ханжа!»

О господи! Сам для себя выдумал какие-то нравственные нормы и теперь вынужден их придерживаться. Зачем? Ради чего? Так, выполняя то один моральный долг, то другой, можно и не заметить, как состаришься. Изящная утонченная Элизабет, худая распутная Маргарет, незаметно превратившаяся в девушку юная Демельза. Отчаянная девчонка катается в пыли со своим нескладным щенком; девочка ведет за собой мула; а потом вдруг женщина… Разве что-то еще имеет значение? Он никому ничего не должен. И уж тем более ничего не должен Элизабет. Росс больше не испытывал к ней никаких чувств. Ему не было нужды искать плотских удовольствий, лишь бы заглушить свою боль, как тогда, после бала. Боже, он еще никогда не был так пьян от такого мизерного количества бренди. Это старое шелковое платье, частица былой любви…

Росс сидел на кровати и никак не мог сосредоточиться. Он пытался проанализировать события прошедшего дня. Все началось с поражения и закончилось ощущением поражения.

«Я склонен согласиться с моим любезным другом доктором Холсом. Безусловно, для подсудимого прискорбно, что он страдает от подобного заболевания…»

Только последний идиот мог ожидать, что мнения судей разделятся.

«Должно поддерживать друг друга, честь мундира, благо общества».

Вот что он упустил из виду. Нельзя со свидетельской трибуны публично выступать против представителей своего сословия. А тем более устраивать перепалку перед собравшимися в суде зеваками. Это непозволительно. Что ж, у него были свои стандарты поведения, пусть даже они никому не нравились. Молодые дворяне часто делили постель с собственными служанками, и это не считалось чем-то из ряда вон выходящим. Но они не забирали их из семьи, когда те были еще несовершеннолетними. В этом было все дело. Что ж, теперь Демельза уже взрослая, она способна думать своей головой и достаточно проницательна, чтобы понять его чувства даже раньше, чем он сам успел в них разобраться. Да что с ним такое? Совсем утратил чувство юмора? Намерен всю жизнь быть серьезным и тщательно обдумывать каждый свой следующий шаг? Любовь – это радость, она освежает и придает силы. Недаром все поэты воспевают фривольность и легкомыслие. Только тупой зануда стремится оградить себя частоколом вероучений и общественной морали.