Васкен Берберян - Дети разлуки

Однажды утром все тот же офицер принес мне папку, в которой лежала краткая биография Евгения и его фотокарточка для документов .

– Прочти, как знать, вдруг это поможет тебе вспомнить, кто ты .

Так я узнал следующее .

Евгений Козлов родился в Туле, в России, в 1933 году. Его мать умерла, когда ему было девять лет. Отец в скором времени снова женился и привел в дом мачеху, которую мальчик возненавидел. Их совместное проживание было драматичным, особенно после рождения единокровного брата, потому что женщина плохо обращалась с пасынком и часто его унижала. Однажды, когда отца не было дома, Евгений напал и жестоко избил мачеху, а затем сдался в милицию. Во время допроса шестнадцатилетний Евгений утверждал, что драка возникла, потому что мачеха язвительно критиковала партию, а он, будучи комсомольцем и активистом, счел своим долгом преподать урок этой наглой клеветнице. Разумеется, никто ему не поверил, но вместо того, чтобы отправить в тюрьму, ему предложили работу в «Дальстрое», строительной организации на Дальнем Востоке, в ведении которой находился флот для перевозки заключенных. Таким образом, он стал смотрителем в этих плавающих тюрьмах. Евгений был крепким малым, отличался раздражительностью и склонностью к насилию, за что ему дали прозвище Лев .

Последняя, но немаловажная деталь: Лев в 1953 году собирался жениться на девушке по имени Сильвия, и день свадьбы был назначен на второе воскресенье июля .

Я вертел в руках черно-белую фотокарточку и спрашивал себя, что общего могло быть у меня с этим человеком, с которым по воле судьбы мне приходилось себя отождествлять. Я истязал себя, прилагая усилия, чтобы вспомнить хотя бы что-то из жизни, которая должна была бы мне принадлежать. Но память упорно молчала, словно мозг мой взбунтовался и отказывал мне в доступе к любому воспоминанию .

Больше четырех месяцев я провел в больнице Петропавловска .

Я вышел оттуда в день первого осеннего снегопада. У выхода из больницы ждал автомобиль, который должен был отвезти меня в мой новый дом – казарму. Меня втолкнули в машину, как раз когда я только сделал первый вдох свежего воздуха после стольких месяцев, проведенных взаперти, и залюбовался снежинками, тихо кружившимися в воздухе .

Так меня перевели на военную базу на южном берегу бухты, поместив в камеру в режиме полусвободы. Меня не отпустили бы, пока велось следствие. Было сделано много фотографий моего лица во всевозможных ракурсах, затем записан мой голос на пленку, пока я читал любовное письмо, адресованное Сильвии, которое меня заставили ей написать. Впрочем, все это мне льстило, я вдруг почувствовал себя важным лицом, которому так или иначе вдруг уделялось столько внимания .

Фотокарточки и катушки с записью были опломбированы и отправлены в Москву для анализа черт лица, тембра голоса, почерка, даже выбора слов при написании письма. Фотографии показали Сильвии, и потом уже я узнал, что девушка пришла в смятение, расплакалась при виде изуродованного до неузнаваемости лица. Ей дали прочитать письмо, указав на почерк и подчеркнув слабый синтаксис .

– Ну, так что? Это Евгений Козлов? – спросили ее .

– Прошу вас, не мучьте меня, откуда мне знать? – ответила девушка . – Он никогда не писал мне любовных писем .

Но, услышав мой голос, она приободрилась, хотя и находила его слегка изменившимся, возможно, из-за повреждения голосовых связок. Она утверждала, что нежность голоса, которую она помнила, осталась прежней .

В конце Сильвия уже не сомневалась: записанный голос принадлежал ее любимому Евгению .

Петр Богданов, которому поручили вести следствие, решил провести со мной один необычный эксперимент. Речь шла о попытке пробудить мою память – провести испытание, которое горячо поддержали некоторые психиатры и неврологи. Суть его заключалась в том, что мне надевали на голову шапочку с присоединенными электродами и закрывали в комнате с большим экраном, на который проецировали монтаж противоположных по содержанию сцен. Это была быстрая смена кадров, полных любви и нежности, и других, изображавших ненависть и насилие. Я по полдня сидел в полутьме комнаты и смотрел на людей, которых зверски убивали, а потом на матерей, которые нежно прижимали к себе и целовали своих младенцев. Я плакал и смеялся одновременно, а команда медиков снимала показания электрической активности моего мозга, стимулированного этими сценами .

– Кто ты? Ты что-нибудь вспомнил? – спрашивал меня Богданов, когда загорался свет, но я смотрел на него пустыми глазами .

Но однажды среди прочих возникла ужасная сцена изнасилования: группа мужчин издевалась над нежным созданием. Ее привязали к кровати и насиловали по очереди. К тому же кинокамера несколько раз снимала крупным планом лицо девушки, ангельское лицо, пока она, беззащитная, металась под тяжестью тел этих подонков .

– Остановитесь! Остановитесь! – закричал я, вскочив со стула, и бросился на экран. Я разодрал бы его в клочья, если бы не слишком короткие провода электродов, к которым был привязан .

– Отлично, кажется, мы что-то нащупали, – обрадовался Богданов, войдя в комнату с копией энцефалограммы в руке. Он ткнул пальцем в высоко подскочившую линию на графике в момент моей реакции .

Я же продолжал молчать с сильно бьющимся сердцем, словно это был барабан, от которого пульсировал даже глаз под черной повязкой …

Дорогой Томмазо, даже теперь затрудняюсь описать тебе то, что я испытал, когда увидел на экране сцену изнасилования. Мне казалось, что меня порубили на тысячи кусков. Ярость, боль и подавленность обрушились на меня, как поток лавы .

– Теперь ты должен заговорить, – наседал на меня Богданов, размахивая энцефалограммой, – наука не лжет, у тебя было просветление памяти .

И это была чистая правда .

«Первая» часть моей жизни четко и властно вступила в свои права, ко мне вернулась память, когда я увидел лицо бедной изнасилованной девушки и услышал ее рыдания. И застенки, в которых томилась моя память, рухнули под этим натиском .

В одно мгновение я оказался заключенным на борту горящего корабля. Повсюду слышались взрывы, отчаянные крики о помощи. Во всеобщей панике я, однако, не старался спастись, а дрался с другим мужчиной на палубе. Мною двигали ненависть и неудержимая жажда мести. Я чувствовал, что не будет мне покоя до тех пор, пока я не напьюсь его крови. Я вонзил зубы ему в горло, как хищник, чтобы лишить его жизни, не оставив в нем ни капли крови. Когда я оторвался от него, он смотрел на меня, совершенно ошарашенный: видимо, не ожидал от меня такой силы. Он еще шевелил губами, но не издавал ни звука и даже, клянусь тебе, попытался презрительно улыбнуться. В это мгновение я совсем потерял голову: я набросился на него, снова впившись в него зубами с безумной свирепостью .