Васкен Берберян - Дети разлуки

Евгений резко повернулся к ним спиной и пошел к скалам, уходившим в глубь берега.

«Должно быть, ему опять нужно?..» – подумала Роз. Она слышала, как он кашлял, пока шел. Но это не был его обычный скоблящий кашель, скорее он откашливался в попытке избавиться от комка в горле.

Небо над бухтой походило на картину эпохи Возрождения. На светлом фоне тут и там были разбросаны мазки небесной голубизны, золотистой охры, зелено-голубого ультрамарина… в необыкновенной хроматической смеси.

– Я бы хотела подарить цветы Габриэлю, – сказала Роз как будто о подарке ко дню рождения, словно он был еще жив. – Давайте соберем букет и бросим в море. Ты идешь?

Микаэль встал, отряхнул брюки, и она взяла его под руку, своего единственного брата.

Они бродили по лугу, не зная, какие цветы – самые красивые, самые яркие – выбрать.

– Вот эти. – Роз наклонилась, чтобы сорвать их, но Евгений остановил ее.

– Прошу вас, не срывайте их.

Она послушалась, не спросив почему.

Потом все вместе они подошли к берегу, оставалось еще несколько минут дневного света.

– Знаете, как они называются? – спросил Евгений, показывая на три утеса, которые чернели на глазах.

Микаэль и Роз покачали головой.

– Три брата. – Евгений с ударением произнес эти слова, словно хотел открыть какой-то секрет, но Роз начала жаловаться на холод, и он замолчал.

Она взяла свитер, накинутый на плечи, и быстро надела его.

– Что ж, поедем обратно? – предложил Евгений.

– Еще две минуты, – попросил его Микаэль и пошел к морю, пока вода не стала лизать ему ноги. Он наклонился и поднял камешек, повертел его в руках, очищая от травинок, и бросил в море как только смог далеко. Голыш отскочил от водной глади один, два, три раза и потом, скользнув в последний раз, утонул.

Роз наблюдала за братом, ощущая что-то вроде детской зависти, и вдруг присоединилась к нему, подняв с земли камешек и бросив его в воду с разбегу.

Они оба думали о Габриэле и, может быть, этим жестом хотели разбудить его душу в ледяной пучине океана.

– Мы пришли к тебе, – прошептали они в унисон.

Они не плакали, только их сердца бились сильнее, прощаясь с Габриэлем.

Евгений стоял, понурив голову, его бил озноб.

И пока на океан спускалась тьма, одна волна вдали настойчиво поблескивала в последних лучах солнца.

Дорогой Томмазо!

Сегодня умерла Аннушка, которую я очень любил, ее нашли бездыханной в кресле-каталке .

Прости, что я начинаю свое письмо с грустного события, в сущности, ты ведь даже не знаешь, кто я, и, наверное, мне следовало бы сначала представиться. Все меня знают как Евгения Козлова, и я, как ты уже понял из обратного адреса на конверте, живу в городе Петропавловске, в далекой Сибири. Не знаю, слышал ли ты уже мое имя, упоминал ли его твой отец в рассказах о поисках Габриэля, своего близнеца. Я тот гид, который прошлым летом сопровождал его и твою тетю Роз по разным кабинетам, больницам и местам, где они надеялись получить информацию о судьбе своего брата. Я привязался к ним больше, чем позволительно, и уж наверняка больше, чем обычно. Я нарушил правила, которые сам себе установил при общении с туристами, наводнившими наш полуостров в последнее время, с тех пор как получить визу стало проще. Как только мне стало известно, что ты знаешь русский язык, я придумал глупый повод, чтобы получить твой адрес, хотя не был уверен, что воспользуюсь им даже тогда, когда твой отец дал мне его .

Ты наверняка спрашиваешь себя сейчас, с какой стати незнакомый человек, живущий на краю света, шлет тебе письмо. Но прошу тебя, дорогой Томмазо, простить меня и набраться терпения. Скоро ты все поймешь, но сначала я обязательно должен поведать тебе одну историю .

Я живу в Петропавловске с 1953 года .

Ты, конечно же, знаешь историю Советского Союза, так что я буду краток в описании политической ситуации в то время. Сталин умер за несколько месяцев до того, и многие люди понадеялись, что тиски террора ослабнут, что вскоре более демократический режим будет установлен в нашей стране. Но они ошиблись, ничего не изменилось, ничего не произошло такого, что могло бы изменить к лучшему условия жизни миллионов людей. К счастью, этот город всегда был раем по сравнению с другими местами в Сибири, где были лагеря. Ты, конечно же, слышал о печально известном ГУЛАГе. Петропавловск благодаря своему стратегическому положению избежал этого позора. Вблизи него была создана база подводных лодок. Пишу тебе об этом, чтобы разъяснить, как обстояло дело в тот год, когда я попал сюда .

И чтобы сказать, что это была судьба .

Судьба вообще была решающим элементом в событиях, о которых я хочу тебе рассказать. Она перевернула вверх дном все мое существование, и не только мое. Когда я думаю о своей жизни, то она представляется мне состоящей из двух частей – «до» и «после». Так бывает, когда исключительное событие вмешивается в размеренную жизнь и задает новые координаты .

Жизнь «после» началась именно в Петропавловске однажды ночью в начале лета. Я проснулся от страшного сна на больничной койке, крича и содрогаясь от рыданий. Хорошо помню ощущение, будто я горю, словно ненасытные языки пламени лижут мое лицо. Голова моя была забинтована, лицо опухло, и видел я только на один правый глаз. Я бился и метался, срывая трубки капельниц, и разбудил других пациентов в отделении. Два медбрата бросились в палату, чтобы помочь мне. «Где я, кто вы?» – мычал я, находясь в каком-то тумане, вздрагивая от острой боли в челюсти. Напрасно медбратья старались успокоить меня, самый сильный прижал меня к кровати, пока второй привязывал меня за запястья и щиколотки. «Евгений, успокойся, иначе я сделаю тебе больно», – предупреждал он. Он звал меня Евгений, но это имя мне ничего не говорило, оно мне не принадлежало. «Где я, кто вы такие?» – повторял я, словно литанию. Неожиданно появился врач в белом халате с медкартой в руке, которую он быстро просматривал. «Товарищ Евгений, добро пожаловать», – приветствовал он меня, глядя в глаза, будто я был воскресшим Лазарем . – Ты находишься в больнице уже больше двух недель. Все это время был без сознания, в коме, но, к счастью, выкарабкался, потому что мы уже опасались худшего». От этой новости у меня перехватило дыхание. Я пытался вспомнить, что со мной случилось, но память моя была как чистый лист бумаги, в ней не было ничего, что могло напомнить мне о прошлом. Я чуть было не закричал в паническом страхе перед неизвестностью, когда почувствовал укол в руку. Я расслабился, и глаза сами закрылись. Очнулся на следующий день и увидел прямо перед собой офицера в форме. Козырек его фуражки, невероятно длинный из-за оптического обмана, почти касался моего лица. «Добрый день, товарищ, – сказал он, – а ты счастливчик» .