Рафаэль Жермен - Ежевичная водка для разбитого сердца

Никола от души засмеялся:

– Слушай… было бы, наверно, неплохо податься всей компанией в Восточные кнатоны… и лаванда хорошо пахнет.

– Нико, я позвонила тебе , потому что мне требуется порция цинизма. Если бы мне был нужен разнузданный оптимизм, я позвонила бы Кэт.

– Ну, не знаю… мы бы пили вино и набивали лавандой душистые подушечки, которые дамы кладут в комод… слушали бы Канон Пахельбеля… это было бы как «Закат американской империи», только без интеллектуальной нотки и меньше секса. Сду-ре-ла.

Он откровенно надо мной насмехался.

– Спасибо, Нико, – сказала я. – Мне лучше.

– Ты все еще растрогана, а?

Боже, как хорошо он меня знал.

– Угу. Но мне надо через час к Жюли Вейе.

– Отлично, – сказал Никола. – Забей на все остальное и сосредоточься на этом.

– Но, может быть, я тоже должна улыбаться, назло невзгодам? Может, это знак, который подает мне судьба?

– Пока, Жен.

– Пока…

Я повесила трубку, улыбаясь. «Что бы я делала без моих друзей?» – спросила я себя в тысячный раз после ухода Флориана. Я покосилась на синопсис, так и валявшийся на кофейном столике, и хотела было снова взяться за него, но тут зазвонил мой телефон.

– Йалло! – пропела я в трубку, не сомневаясь, что это снова Никола. – Как там твои «непотопляемые»? Утонули?

– Женевьева?

Мое сердце трепыхнулось в груди и, я была уверена, перестало биться. Это был Флориан. И, как будто я могла забыть этот голос, которого ждала уже которую неделю и буду ждать, в этом я была убеждена, всю жизнь, он добавил: «Это Флориан».

Я по-прежнему молчала – даже если бы от этого зависела моя жизнь, я все равно неспособна была бы издать ни звука. Колоссальная тяжесть навалилась на мою грудь, давила на ребра, легкие, горло, живот и на мое бедное разбитое сердечко. Я успела подумать, и сама себе поразилась, до того абсурдно это было в данных обстоятельствах, что сигналы мобильной связи вряд ли принимаются на лавандовых полях в Восточных кантонах.

– Алло? – сказал Флориан.

Я не ответила. Я не знала, что сказать, и, главное, ничего говорить не хотела . Не хочу разговаривать, подумала я. Я имела право молчать, не в наказание, нет, но потому, что, казалось мне, Флориан не мог после всего горя, которое он мне причинил, требовать от меня слов. Эта мысль успокоила меня, я села на диван и перевела дыхание.

– Я… я хотел… – Он покашлял, как мне показалось, делано. – Узнать, как ты поживаешь?

Я догадалась, не имея тому подтверждения, что он дважды звонил в квартиру и, нарвавшись на отборную брань Катрин (которая специально ради такого случая выучила немецкие ругательства), второй раз попал на Никола, который заверил его, что я жива, спасибо, до свидания.

Он подождал немного, потом сказал: «Ладно». Ему стало ясно, что я не скажу ни слова, по крайней мере, не сейчас. Я открыла было рот, чтобы сказать, что молчу, потому что имею право, а не потому, что дуюсь, но подумала, что он достаточно хорошо меня изучил, чтобы знать, что дуться не в моем характере. Но что он знал обо мне в несчастной любви? Что я сама о себе знала? Из-за него я стала другим человеком.

– Я думал послать тебе мейл, – сказал он, – но… решил, что это будет трусливо.

В этом был весь Флориан: голова работает и принципы незыблемы. Он был, конечно, прав, но мне подумалось, что в этой ситуации трусость, вернее слабость, была бы более приемлема и даже милосердна. Я могла бы прочесть его мейл в окружении друзей, вооружившись бутылкой спиртного: сценарий, куда более приятный, чем то, что происходило сейчас.

– Ладно, – повторил он. – Это, наверно, была плохая идея.

Он говорил очень ласково – я знала этот его голос.

– Подожди, – сказала я.

Я не хотела, чтобы он отключался. Но не могла же я просить его оставаться на линии и дышать в трубку еще час, пока я не уйду на встречу с психотерапевтом!

– Долго же ты собирался, чтобы мне позвонить.

Это вырвалось у меня само собой. Я ведь все время думала о молчании Флориана и о том, что оно значит, – все время, до этого момента.

– Но… я хотел… ты тоже не звонила.

– Я ТЕБЕ не звонила? Ты издеваешься ?

Ох-ох. Мне пришло в голову, что если я рассчитывала хоть на секунду сохранить достоинство и хладнокровие, то глубоко заблуждалась.

– Ты издеваешься ? – отчеканила я.

– Женевьева…

– Ах, какие мы невозмутимые, какие взрослые, какие, бог ты мой, титаны самоконтроля! Будь же человеком хоть раз в жизни, черт возьми!

Первый залп вхолостую. Браво.

– Я не могла тебе звонить, потому что боялась, что твоя чертова хипстерша снимет трубку! И потом, что ты хотел, чтобы я тебе сказала, а? Хотел подтверждения, что да, ты разбил мне сердце? Что я реву ночами напролет из-за тебя? Это ты хочешь услышать? Ты доволен?

– Женевьева, перестань. Это не ты.

– «Это не ты», – передразнила я противным голосом. – Нет. Это не твое представление обо мне, Флориан. Извини, что не могу быть всегда в точности такой, как тебе бы хотелось. Я уверена, что твоя дерьмовая подружка всегда именно такая, как ты хочешь. Извини, что не могу предоставить тебе ЕЩЕ и бывшую, которая говорила бы только то, что ты хочешь услышать.

«Обалдеть!» – подумала я.

Я вздорная, скандальная, но бог ты мой, как же от этого полегчало.

– Да к черту! – почти выкрикнул Флориан в трубку. – Я только хотел узнать, как у тебя дела! К черту!

– Хорошо у меня дела, кретин чертов!

Мне хотелось орать, осыпать его бранью. Ничто на свете не доставило бы мне большего наслаждения, чем ругать его на все корки часами. Разве что, может быть, ударить. Боже мой. Мне в самом деле хотелось его ударить.

– Ты что, думал, я буду за тобой бегать? У тебя крыша съехала?

– Я брошу трубку.

– Ха! Ты мне звонишь, чтобы бросить трубку.

– Да что ты хочешь от меня услышать?!

Я хочу, чтобы ты умылся кровавыми слезами, подумала я. Но даже в моем теперешнем состоянии я чувствовала – еще чуть-чуть, и все превратится в фарс.

– Я ничего не хочу от тебя слышать.

«Я ничего не хочу от тебя слышать». Это была, разумеется, ложь, ложь и архиложь. Я хотела услышать, что ему очень жаль, или что он задушил ночью свою хипстершу и выбросил ее тело в реку, потому что не мог больше выносить ее глупость, и что он возвращается, что он купил самые прочные наручники, чтобы приковать ими себя ко мне до скончания времен.

– Ладно, – произнес спокойный и степенный голос Флориана. – Я… я думаю о тебе, поняла?

– Иди на фиг.

– Ну что ж… я… до ско… пока.

– Иди на фиг.

И я повесила трубку.

– Хорошо было, а? – сказала я уставившимся на меня котам и рухнула на диван. Я не плакала, меня трясло. Хотелось кусаться. Мой телефон пискнул: пришло сообщение. Я перевернула аппаратик, готовая возненавидеть каждое слово Флориана, но это был Максим. «Встречаюсь с Нико в баре сегодня вечером в 18. Присоединишься? М.» Я отшвырнула телефон, который, к счастью, приземлился на кресло.