Скарлетт Томас - Орхидея съела их всех

– Заткнись и подай мне форму для выпечки.

– У меня дежавю…

– Слушай, давай ты просто…

– Ладно, ладно. Вот.

Он достает нужную форму. Десять очков и золотая звезда! Вот только…

– Хорошо. Я не буду ворчать… Я же сказал , что не буду ворчать.

– Ясное дело, тебе бы и в голову не пришло ворчать.

– Но десерта теперь, наверное…

– Да готовлю я его, готовлю.

– Точно?

Представьте, что после смерти вы реинкарнировались, но на этот раз не на Земле, а где-то на другом конце Вселенной, на коричневой планете, твердой как камень и совершенно непостижимой. Вы каким-то образом сохранили воспоминание о том, что раньше были человеком. Кем бы вы ни стали теперь – червяком, насекомым или крупицей песка, – в душе вы останетесь человеком. А теперь (можете закрыть глаза, если хотите) представьте себе человека, которого вы сильнее всех ненавидите – сейчас, в этой жизни. Затем вернитесь обратно в тот безжизненный мир, где вы совсем одни и рядом нет никого, кто понимал бы, что значит быть человеком (в этой или прошлой жизни). И вдруг, откуда ни возьмись, – из-за дерева, из кустов или что там у них есть – выходит, вылетает или выползает тот самый ненавидимый вами человек. Какие чувства он вызывает у вас теперь? Если вы – единственные два организма на далекой планете, как вы друг к другу отнесетесь? Что будет важно для вас и что – совершенно неважно? А теперь спросите-ка себя: то существо на каменистой планете – это более высокая форма вашего воплощения или более низкая?

Когда они возвращаются с тенниса, в доме пахнет ягненком, начиненным чесноком, и это просто отвратительно. Отвратительно, серо, мокро и дрябло, похоже на грязную фланельку, окунутую в масло и кровь. Если это съесть, оно будет лежать у тебя в животе много-много дней, пока ты наконец его не выкакаешь. Но полностью выкакать его никогда не получится, часть этого останется внутри тебя навсегда и проникнет в самую твою суть, ты станешь им, и оно будет повсюду в тебе, даже, например, в твоих глазных яблоках. Только представь себе: потное, чесночное, фланелевое мертвое новорожденное животное живет отныне У ТЕБЯ В ГЛАЗАХ. Холли сейчас вырвет. Но она будет рада, если это произойдет, только вряд ли сможет кому-нибудь объяснить эту свою радость.

Чарли возвращается из душа и устраивается на одном из диванов со стопкой воскресных приложений: путешествия, зарубежные новости, большие тематические статьи. Холли делает двадцать отжиманий на полу у его ног, а затем забирается к нему на колени.

– Дядя Чарли?

– Да?

– Я считаю, что ты самый лучший мужчина на Земле, если не считать папы.

– Спасибо, Холли.

– Выйти замуж за папу я не могу, поэтому я бы хотела выйти за тебя, можно?

– М-м-м?

– Мы могли бы пожениться через четыре года.

– Тебе же еще нет даже двенадцати.

– Совсем скоро будет.

Чарли легонько щипает ее за руку.

– Мы все прекрасно знаем, когда тебе исполняется двенадцать, дорогая Холлс.

– Ну все равно, когда мне будет шестнадцать, тебе будет всего лишь…

– Мне будет уже страшно много лет.

– Но ты и тогда будешь очень хорошим.

– Спасибо.

Холли целует Чарли в шею: это крошечный крылатый поцелуйчик, похожий на фею, приземлившуюся на что-нибудь мягкое – например, на облако. Никакой реакции. Тогда Холли делает это снова. Она рассыпает свои поцелуйчики вокруг всей его шеи, выходит настоящее ожерелье из фей. Потом она перемещается выше, целует его за ушами. Он пахнет чем-то сладким и немного – коричным мылом, которое лежит у них в гостевой ванной.

– Дядя Чарли?

– Да?

– Я хорошо целуюсь?

– Ты превосходно целуешься.

– Я целуюсь лучше, чем твоя девушка?

– У меня нет девушки.

– Ну хорошо. Лучше, чем та девушка, с которой ты в последний раз совокуплялся?

– Намного лучше.

– Значит, у нас нет причины отменить женитьбу?

– К сожалению, насколько я понимаю, выходить замуж за родного дядю запрещено законом.

В комнату входит Бриония с двумя бокалами белого вина. Она протягивает один из них Чарли.

– Что за ерунду вы тут обсуждаете? Холли, перестань терзать своего дядю.

– Твоя очаровательная дочь сделала мне предложение, – объясняет Чарли. – И, поскольку она отменно целуется, я склонен его принять, вот только… я ведь ничего не путаю, выходить замуж за дядю не разрешается?

– Мам, ну ведь вообще-то он мне не родной дядя, а троюродный, правда?

Бриония вздыхает.

– Ох, я уверена, что в каком-нибудь уголке Земли тебе бы точно разрешили на ней жениться. Холли. Слезай. Сейчас же.

Чарли берет бокал. Холли морщит нос.

– Дядя Чарли? Почему ты пьешь вино?

Бриония закатывает глаза.

– Холлс, послушай, оставь ты человека в покое, ради Бога.

– Потому что я взрослый, – отвечает Чарли. – И сегодня воскресенье.

– Но разве вино – палео… что-то там?

– Его сделали из винограда, а виноград – это ягоды, которые растут сами по себе.

– То есть ты нашел бы дикий виноград и попрыгал на нем, чтобы сделать вино? Вместе со своим племенем?

– Холли, отстань от него.

– Насколько я понимаю, мы пока что не женаты, – говорит Холли. – Так что можешь делать все, что хочешь.

– А чего еще мне нельзя будет делать, когда мы поженимся?

– Чарли, не поощряй этот бред.

– Ну, – говорит Холли. – Понятное дело, курить и пить. Никаких пирожных. Никаких “Макдоналдсов”. Никакой еды, жаренной в масле. Никаких засиживаний допоздна. И спортивных передач по телевизору. Ну ладно, кроме лондонского марафона – его можешь смотреть. И теннис, конечно, тоже. Никаких наблюдений за птицами. И никаких настоящих совокуплений. Потому что я еще слишком молода. И…

– Холли!

– Что?

– Перестань!

– А по-моему, вполне нормальные условия для брака, – говорит Чарли.

Эш помогал Джеймсу на кухне. Теперь они оба входят в комнату, у Джеймса в руках бокал местного сидра, а у Эша – яблочный сок.

– А я могу сделать сто раз подряд упражнение на пресс! С кем поспорить?

– Холли, угомонись! Лучше бы ты хоть один раз приняла положение сидя и пробыла в нем минут пять.

– Ладно, давай я с тобой поспорю, – говорит Джеймс. – Ты не сможешь сделать сто раз подряд упражнение на пресс.

Бриония бросает на него испепеляющий взгляд. Холли ложится на спину и просовывает пальцы ног под диван, на котором сидит Чарли. Начинает поднимать корпус к ногам, заложив руки за голову.

– Спорим, я тоже могу сделать так сто раз подряд! – говорит Эш, как всегда очень вовремя.

Холли вздыхает.

– Ну ладно. Начнем заново. Дядя Чарли, давай ты будешь считать и скажешь, кто из нас сделал больше.

– Она такая тощая, зачем ей упражнения? – ворчит Бриония.

– Десять, одиннадцать, двенадцать… Вперед, Эш, не сдавайся!