Скарлетт Томас - Орхидея съела их всех

– Так у тебя, оказывается, есть список признаков, которыми должна обладать твоя идеальная девушка?

– Мне тогда было лет восемнадцать.

Да. Он Николе тоже показал этот список. В определенный момент он показывает его всем своим женщинам. У него есть коробка с “забавными вещами из прошлого”, где лежит, например, школьная фотография, на которой ему девять лет, и спортивный сертификат – почему-то по гимнастике. Ну и вот еще – этот самый список, написанный бирюзовыми чернилами на желтой бумаге. И чернила, и бумагу подарила Флёр. Все пункты тут – о ней. Ну, примерно. А вот женщинам, которым Чарли показывает список, эти характеристики не подходят, и сейчас он вдруг понимает, что вообще-то, наверное, в этом все дело, и…

– Что там самое ужасное?

– Ох, ну, наверное, довольно подробное описание того, насколько крепкой должна быть ее задница.

– Чарли! Я надеюсь, тебе хотя бы стыдно!

– Да мне же было восемнадцать!

– И насколько же крепкой должна быть ее задница?

На этот вопрос Чарли трудно ответить сразу. У Изи – именно такая задница, какую он когда-то описал. Точь-в-точь как у Флёр. Конечно, у Флёр задница и сейчас такая же, но ее Чарли больше никогда не сможет увидеть, не сможет к ней прикоснуться и даже подумать о ней больше никогда не сможет. Откуда Изи про это знает? Зачем она это делает? Это что – просто совпадение или…

– Я полагаю, что это, в общем-то, твоя задница, – говорит он, пожимая плечами.

– Правда? – спрашивает она и подходит к нему ближе.

После церемонии вручения дипломов Бриония встречается с остальными выпускниками в баре отеля “Эбоуд”, чтобы отпраздновать окончание университета. Олли должен был разослать всем смс с указанием места встречи, но, похоже, забыл это сделать, и в итоге пришли только Грант, Хелен и Бриония. После двух бутылок шампанского, за которые платит Бриония, хотя эти двое выиграли стипендию, а она унаследовала всего лишь несчастный тщедушный домишко в миллионе миллиардов миль отсюда, Грант и Хелен отваливают к себе домой (они снимают дом вскладчину с поэтом и специалистом по постколониальному периоду). Когда Бриония уже практически перестает сомневаться в том, что Олли не придет, она перебирается за один из самых дальних столиков, выпивает бокал красного вина, съедает два омлета и большой салат и уходит.

Без однокурсников она чувствует себя немного неловко в мантии выпускника, под которой шелестит нарядное красное платье. На улице моросит, и даже прилавок Карибского рынка кажется серым и опустевшим. Торговец фруктами пытается впарить прохожим остатки местных яблок сорта “оранжевый пепин Кокса” по девяносто девять пенсов за пакет. Школьники в раскисших от дождя полиэстеровых ученических блейзерах плетутся в разных направлениях – кто к “Макдоналдсу”, кто – на автобусную остановку. Наверное, Брионии следовало бы отпросить детей из школы и уговорить Джеймса привести их на церемонию. Но тогда у нее, понятное дело, не было бы возможности напиться с Олли, а она после той их встречи на триатлоне только об этом и думает. Но вот никакого Олли и нет. В соборе он был, она видела его, когда шла по проходу: размытое пятно джинсов, щетина, белая рубашка, перекошенный галстук, разбитый айфон… Кажется, он отправлял кому-то сообщения прямо во время церемонии? Но где же он теперь? Ведь они точно-преточно договаривались встретиться и напиться.

Может, сходить к нему домой? Почему бы и нет? Он живет тут совсем недалеко.

Но ведь, если бы он собирался с ней выпить, он пришел бы в “Эбоуд”, правда?

Если, конечно, не случилось чего.

Бриония идет к дому Олли и Клем и стучится в дверь. Никто не отвечает. Звонит ее телефон. Это наверняка Олли. Хотя он никогда ей не звонит, и… Но нет, что за ерунда, это почему-то Клем. Бриония сбрасывает звонок. С Клем она поболтает как-нибудь в другой раз. Разговаривать с ней сейчас, стоя у нее под дверью и разыскивая ее мужа, это как-то… Хотя это, конечно же, совершенно невинный визит. Просто, видимо, произошла какая-то путаница со временем, и… Тук, тук, тук . Стучать, в общем-то, уже бессмысленно. В тот момент, когда Бриония закрывает за собой кованую калитку и устремляется обратно в город, телефон жужжит, предупреждая о полученном сообщении.

Флёр стучится в дверь к Пророку. Ей никто не отвечает, но она все равно заходит.

– Ау?

Он тут, сидит и держит на коленях старую коробку из-под кроссовок “Фила”.

Флёр держит в руках листки бумаги, которые он ей принес. Бедняжка Холли, похоже, печатала всю ночь.

– Все это – история твоей жизни, – говорит она. – Это не для книги Олеандры. Это для меня. Ну, все эти подробности моего рождения и… Кажется, я понимаю, что ты сделал. Но для чего?

Пророк закрывает глаза. Чешет за ухом. Снова открывает глаза.

– Ты вполне можешь быть с тем парнем, которого любишь.

– Ты очень добр. Правда… Но ведь мне было, наверное, лет четырнадцать, когда ты познакомился с моей матерью, правильно? Ты никак не можешь быть моим отцом. Хотя мне понравился этот эпизод – про рождение на краю радуги, очень красиво. И…

– Послушай, это совершенно неважно, кто в кого кончил. В жизни есть куда более интересные вещи.

Флёр смеется.

– Ну, если называть это так, то…

– Твоя мать… Одним словом, твоим отцом мог оказаться кто угодно. Без обид.

– Но я так похожа на Гарднеров.

У них всех одинаковые черные волосы, унаследованные от Гиты, прекрасной невесты прапрадеда Чарльза, которую он привез из Индии. Ее портрет висит в спальне у Флёр, и Флёр похожа на нее как две капли воды – это одна из причин, по которой портрет прятали от остальных членов семьи столько лет. Именно благодаря портрету Олеандра и узнала правду.

– Знавал я, значит, одну женщину, тогда, в семидесятые. Может, в семьдесят третьем. Вылитая твоя мать. Те же рыжие волосы, белая кожа, ну и так далее. Когда я сюда только приехал, я думал, что Роза – это она и есть. Поэтому и таскался за ней повсюду. Не только поэтому, но все-таки. И вот потом я узнал, что эта другая девчонка забеременела примерно в то самое время, когда мы с ней были. Так что я долго думал, что ты – от меня. Хотелось мне так думать. Думал, вот, нашел тебя. Ты принцесса, и тебя прислали ко мне по реке в корзинке, ну или что-то вроде того. Не так уж и далеко от правды.

– Но моя мать и Августус…

– Ага, если тебе нужен отец, у которого водятся деньжата, лучше выбирай его.

– Водились .

Пророк едва слышно крякает.

– Я все свои деньги отдаю, – роняет он.

– Мне.

Повисает пауза. В комнату влетает зарянка Робин, хватает оставленный для него кусочек стручка и снова улетает.

Пророк пожимает плечами.

– Ну что ж, – говорит он наконец. – Придется тебе поступить, как я советую.