Скарлетт Томас - Орхидея съела их всех

– Она меня больше не любит.

– Но это же не повод не заниматься сексом с кем-нибудь другим?

– Разве?

– У секса могут быть разные значения.

– Да?

Рука Олли перемещается с его ноги на ее.

Бриония судорожно сглатывает.

– Да. Я…

– М-м? – произносит он с закрытыми глазами.

– Олли, мне кажется, это не очень хорошая мысль.

– Разве ты здесь не за этим?

– Нет! То есть я, конечно…

– У меня такое чувство, будто никто в целом свете меня не хочет.

– Это неправда! – восклицает Бриония, касаясь его бицепса. – Я хочу тебя. И ты это знаешь. Просто я пытаюсь сейчас наладить отношения с Джеймсом, и…

– Я – плохой человек.

– Возможно, я тоже.

– Значит, мы – два плохих человека в одном гостиничном номере. Моя жизнь уже все равно загублена.

– Что ты говоришь?

– Расстегни платье. Я хочу увидеть настоящие женские сиськи.

– Олли…

– И твою задницу.

Он задирает ей платье и гладит по внутренней стороне ноги. Находит край чулка и еле слышно ахает. Все. Бриония больше не в состоянии этому противостоять и… Звонит ее телефон. Ну чего еще? Она достает телефон из сумочки. Это Джеймс.

– Скажи им, чтобы валили к черту, – говорит Олли.

Она щелкает по кнопке отмены вызова, которую не так-то просто разглядеть сейчас, когда рука Олли…

– Ну ты и козел, – говорит она, хихикая.

– Это я-то? А ты тогда кто?

– Можешь назвать меня сукой, – говорит она. – Как угодно можешь назвать.

Его палец проникает в нее.

– Или шлюхой.

– А я кто? – спрашивает он. – Скажи это снова.

– Ты – козел! – произносит Бриония, с трудом выбираясь из платья. Все на ней, от шелкового белья до красного крепдешинового платья, которое падает сейчас на пол, было выбрано с мыслями об этом человеке. Точнее, не об этом реальном человеке, а о его вымышленном двойнике, перед которым реальная Бриония никогда не решилась бы раздеться. Только вымышленная Бриония могла бы… Но вот она здесь. И вот он – тоже здесь.

– Это можешь оставить, – говорит он, кивая на чулки.

– Козел, – повторяет она, приподняв одну бровь. Но чулки не снимает. Она сегодня на французский манер надела трусы после чулок, и это означает, что…

– Что еще? – приговаривает он, расстегивая ширинку и спуская до колен джинсы и трусы-боксеры. Бриония уже совершенно голая, если не считать чулок и пояса, к которому они прикреплены, но Олли, похоже, не торопится раздеваться. Одной рукой он хватается за ее грудь, а другая остается где-то там, в ней. Похоже, он не обратил внимания на ее педикюр, зато, возможно, увидел ее посадочную полосу, и… – Что еще?

– Ты – мерзкий козел!

Он входит в нее. И ей даже не приходится вставать ради этого на четвереньки: Бриония жалеет, что их не видит сейчас ее инструктор по фитнесу. Хотя, может, и хорошо, что не видит. Олли не снимает большого пальца с ее клитора. Она хватает ртом воздух.

– Ах ты лицемерная сучка.

– А ты заврался, ты по уши в дерьме, и никто тебе не доверяет, потому что ты…

– Заткнись, шалава.

– И это все, на что ты способен, засранец?

– Жирная сука.

– Импотент несчастный.

– Жирная дура.

– Убогий, никчемный лузер с малюсеньким членом…

Оба кончают.

Когда Флёр возвращается к себе в коттедж, Пи уже собирает вещи.

– Я подумал… – говорит он.

Флёр хмурится и вздыхает.

– Все нормально, – говорит она. – Ты правильно делаешь.

– Прости меня, пожалуйста.

– Не извиняйся. Поезжай и найди себя. Ты это заслужил.

– Вначале я так на тебя злился из-за твоей матери. Пусть даже ты была добра ко мне… Я не всегда вел себя правильно по отношению к тебе. Прости. Может, это поправит дело… Я действительно любил тебя, несмотря ни на что. Хотя из-за этого я тебя и ненавидел тоже. Но я знаю, что ты меня не любишь, во всяком случае, теперь.

– Я любила тебя когда-то. Почти. Ну, мы были тогда совсем детьми, здесь, в этом доме, денег не хватало, и нужно было как-то выживать. Все эти твои клиентки. Массажи…

Флёр улыбается.

– Ну а потом, конечно, Кам. Я долго не могла тебе ее простить. Но теперь уже простила.

– А помнишь, как ты предсказывала знаменитостям будущее?

– Конечно. Хотя в те времена даже у знаменитостей больших денег не водилось.

– А наш прилавок на рынке… Ты шила мешочки с лавандой.

Пи сидит на кровати. Флёр садится с ним рядом. Берет его руки в свои.

Над ними висит портрет Гиты в эбонитовой раме. Пи никогда не замечал сходства между Гитой и Флёр. Конечно, кожа у Флёр светлее после стольких поколений, но это – единственное различие.

– Ты заслужила это место, – говорит Пи. – Ты работала на него. Я никогда не работал столько, сколько работала ты.

– Ну…

– Я сегодня заходил к Пророку. Он дал мне денег на поездку. Сказал, что ты не будешь возражать.

– Это его деньги. Но я, конечно же, не возражаю.

– Он говорит, это твои деньги. Твое наследство.

– И все равно я не возражаю.

Часы ближайшей церкви бьют шесть. На улице темнеет.

– Но ведь прямо сейчас ты не поедешь, – говорит Флёр.

– Я вызвал такси. Я приехал сюда в темноте. И уеду, пожалуй, так же. Мой рейс – рано утром, переночую в Хитроу. Это лучше, чем вставать в два часа ночи.

Итак, последняя ночь Флёр и Пи уже состоялась. Она позади. Она прошла, а Флёр даже не знала, что она – последняя. Как бы они провели эту ночь, если бы знали? Занялись бы любовью? Плакали бы? А так она просто легла спать пораньше, а он читал “Упанишады” на своем “Киндле”. Но он-то, конечно, знал. Он тогда уже купил себе билет.

Тыквы. Повсюду. Тысячи тыкв.

В наши дни, выходит, можно ССС все, что угодно?

Волосы у Брионии до сих пор мокрые после душа в гостинице. Она выходит из машины в холодных и синих октябрьских сумерках рядом с фермерским магазином “Старый Грузовик”. Она уже проехала Эш и проехала дом, дожидаясь, когда наконец высохнут волосы, ведь в тот день сильного дождя не было, и как она объяснит… А воспользоваться гостиничным феном она, разумеется, не могла, потому что ее кудрявая копна не терпит фена и требует нежнейшего обращения – сушить ее можно, только поглаживая, ласково расчесывая пальцами и всячески балуя… Где-то далеко позади валят лес на растопку: до Брионии доносится рев цепных пил, которые будут работать всю зиму напролет, а еще временами раздается лай немецкой овчарки, не оставляющей без внимания ни одного прохожего. Но зато у Брионии будет тыква. Почему именно Брионии выпало добывать тыкву в день ее выпускного, загадка. Но этим можно оправдать опоздание. Интересно, Холли станет есть тыкву? Возможно, в густом нежном супе-пюре со сливками? Или в пироге? Но думать о пироге сейчас, после того, что Бриония сделала? Однако же она думает о Холли, самое главное в пироге и всем остальном – Холли… Полая тыква нужна Холли для школы, а из мякоти Джеймс приготовит что-нибудь. Может быть, торт. Нельзя ли как-нибудь отменить то, что она сделала с Олли? Нет. Но, вероятно, ей удастся отменить это хотя бы у себя в голове. Сегодня она будет примерной женой и хорошей матерью, и…