Даниэла Стил - Высшая милость

– Что вы собираетесь делать, когда уедете из Пресидии? – Эверет задал ей этот вопрос, когда они уже съели сандвичи и лежали на траве, лицом друг к другу, словно два ребенка в теплый летний день. Она лежала на траве и разговаривала с ним. В этой смешной футболке с рекламой цирка и в розовых башмаках она выглядела кем угодно, только не монахиней. Временами он совершенно забывал об этом.

– Думаю, что надолго не уеду, может быть, на несколько месяцев. Похоже, что не скоро все эти люди вновь обретут свой дом. – Слишком большие разрушения были в городе. Может так случиться, что потребуется год, а возможно, и больше, для полного восстановления жилых зданий. – Когда все закончится, полагаю, что вернусь к себе в Тендерлойн и буду заниматься тем, чем и раньше. – Сказав это, она вдруг ясно поняла, насколько монотонной была ее жизнь. Годы напролет она работала с бездомными и всегда считала это правильным. Сейчас она вдруг захотела большего – и должна была принять тот факт, что получает большое удовольствие, работая медсестрой в госпитале.

– Вы не хотите ничего больше, чем это, Мэгги? Личную жизнь, например, в один прекрасный день?

– Это и есть моя жизнь, – тихо отвечала она, улыбаясь. – То, чем я занимаюсь.

– Я знаю. У меня то же самое. Я делаю фотографии для газет и журналов, чтобы зарабатывать этим на жизнь. Правда, эта работа кажется мне немного странной после того, как я уехал отсюда. Что-то меня очень сильно тряхнуло, когда я был здесь. У меня такое чувство, словно в моей жизни чего-то не хватает… Может быть, вас.

Она не знала, что сказать ему в ответ. Она просто внимательно посмотрела на него и опустила глаза.

– Осторожнее, Эверет, – прошептала она. – Думаю, нам не стоит двигаться в этом направлении. – Она много раз про это думала.

– Почему нет? – упрямо спросил он. – А что, если вы однажды измените свое мнение и больше не захотите быть монахиней?

– А что, если этого не произойдет? Мне нравится быть монахиней, с тех пор как я окончила школу медсестер. Это было мое единственное желание еще тогда, когда я была ребенком. Это моя мечта, Эверет. Как я могу все это бросить?

– А если вы поменяете это на что-то другое? Вы могли бы делать эту же работу и в случае, если уйдете из монастыря. Вы могли бы стать социальным работником или практикующей медсестрой, работающей с бездомными. – Он обдумал все возможные варианты.

– Я этим и занимаюсь, и я – монахиня. Вы знаете, как я это воспринимаю. – Его слова пугали ее, и она хотела, чтобы он остановился, пока не сказал лишнего. Она чувствовала, что ей нельзя с ним больше встречаться. Она не хотела, чтобы так произошло, но если он зайдет слишком далеко, именно так и получится. Она должна жить согласно своей вере. Она все еще монахиня, нравится ему это или нет.

– Полагаю, что мне надо продолжать навещать вас и время от времени приставать как банный лист. Согласны? – Он попытался отступить от темы и весело улыбнулся, жмурясь от солнца.

– Я не против, только если мы не будем делать глупостей, – напомнила она ему, с облегчением заметив, что он не собирается на нее дальше давить.

– А как будет? Что подразумевается под «глупостями»? – Он наседал на нее, и она понимала это, но она могла постоять за себя.

– Будет очень глупо, если мы оба забудем, что я – монахиня. Но нам это не грозит, – твердо сказала она. – Не так ли, мистер Эллисон? – напомнила она ему со смешком старый фильм с Деборой Кер и Робертом Митчем в главных ролях.

– Да, да, знаю, – затряс головой Эверет. – В конце концов я вернусь к морским пехотинцам, а вы останетесь монахиней. Разве вы не знаете ни одного фильма, где монахиня уходит из монастыря?

– Я не хожу на такие фильмы, – чопорно отвечала она. – Я смотрю только те, где монахиня остается верна своей вере.

– Терпеть не могу такие, – дразнил он ее, – слишком уж они скучные.

– Неправда. Они очень благородные.

– Как бы я хотел, чтобы вы не были столь благородны, Мэгги, – мягко заметил он, – и так привержены своей вере. – Он не рискнул сказать больше, а она ему ничего не ответила. Он нажимал на нее, и она поменяла тему.

Они пролежали на солнце до вечера и вернулись в Пресидию, когда воздух уже стал прохладным. Она пригласила его зайти в столовую перед тем, как он уедет. И рассказала ему, что Том уже уехал в Беркли, чтобы сдать свою комнату. А вокруг еще было много знакомых лиц.

Они съели по тарелке супа, и после ужина он проводил ее до здания, где она жила. Она поблагодарила его за приезд.

– Я опять приеду повидаться с вами, – пообещал он. Он сделал несколько ее снимков, когда они лежали на солнце и болтали. Ее глаза были цвета неба.

– Берегите себя, – сказала она ему те же слова, что и раньше. – Я буду молиться за вас. – Он кивнул и поцеловал ее в щеку. Кожа была гладкой, как шелк. Она была женщина без возраста и выглядела очень молодо, особенно в этой глупой рубашке с рекламой цирка.

Она смотрела ему вслед и видела, как он прошел через главные ворота. Он шел такой знакомой ей походкой – в ковбойских сапогах из кожи черной ящерицы. Он махнул ей рукой и повернул в сторону Ломбард-стрит, чтобы поймать такси и добраться до аэропорта. Она поднялась в свою комнату, чтобы еще раз посмотреть его фотографии. У него был необыкновенный талант, и более того – в его душе было что-то, что тянуло ее к нему. Она не хотела, чтобы так было, он был слишком привлекателен для нее, не как друг, а как мужчина. Ранее с ней такого не происходило. Ни разу в ее взрослой жизни, с тех пор как она ушла в монастырь. Он затронул в ней что-то, чего она в себе даже не подозревала, может быть, даже и не имела до появления Эверета. Но ее это ужасно расстраивало.

Она закрыла коробку с фотографиями и положила ее рядом на кровать. Потом легла и закрыла глаза. Она не хотела, чтобы с ней это происходило. Она не могла позволить себе влюбиться в него. Она не могла себе это позволить. И она сказала сама себе, что этого не произойдет.

Она долго лежала и молилась до тех пор, пока в комнату не вернулись монахини. Никогда еще в жизни она не молилась так неистово. Она снова и снова умоляла: «Господи, пожалуйста, не дай мне полюбить его». Все, что она могла сейчас сделать, это только надеяться, что Бог услышит ее. Она знала, что он не может позволить, чтобы это произошло, и продолжала напоминать себе, что она принадлежит Господу.

Том вернулся к семье в Пасадену через неделю после того, как Мелани покинула Сан-Франциско. Добравшись до дома, он сразу же ей позвонил. А через два дня собрал вещи, погрузил их в свой минивэн, который чудесным образом остался целым и невредимым, и покатил на юг, предвкушая, как снова увидит Мелани.

Его родители и сестра не находили себе места, пока он не вернулся из опасного места, и в первый вечер он рассказывал им, как все было – и трагическое, и забавное. Рассказал и о Мелани. А потом пообещал сестре взять ее на концерт. Утром, сразу после завтрака, он, не мешкая, отправился в Голливуд, предупредив дома, что, скорее всего, вернется поздно. По крайней мере, он на это надеялся. Мелани пригласила его провести у нее в гостях один день, и он планировал где-нибудь поужинать вместе. В Пресидии он ужасно скучал по ней и хотел побыть с ней сегодня подольше, помня о том, что ее ждут гастроли. А он должен устроиться на работу. Понятное дело, что в Сан-Франциско пока ничего не выгорит, поэтому он решил поискать работу в Лос-Анджелесе.