Джайлс Кристиан - Ворон. Сыны грома

– Ты не найдешь туда дорогу, – сказал Улаф, на что викинги откликнулись новыми шутками и смехом, и только узкое, как у собаки, лицо Кьяра нахмурилось.

Я посмотрел на Рольфа. Поверх его лохмотьев был наброшен добротный плащ, который подарил ему Сигурд в знак того, что войти в круг прославленных норвежских воинов – великая честь. Сам Рольф имел вид если не знатного воителя, то по меньшей мере честного мужа. Смыв с себя грязь франкской тюрьмы, он, как и все датчане, коротко подстриг рыжие волосы и бороду. Теперь он стоял, ничего не говоря, но за всем внимательно наблюдая, что всегда делает мудрый человек, оказавшийся среди чужаков. Его единоплеменники (их было дюжины три) расположились в некотором отдалении – дальше от берега, среди берез, мха и перистой травы. Они глядели на нас запавшими глазами, как собаки, что сидят возле обеденного стола в ожидании кормежки.

– Дозорных не выставили, – сказал я Пенде, осмотревшись.

Здесь, во впадине плоской скалы, собрались все: каждый суровый норвежский викинг, каждый англичанин. Среди камней голоса звучали громче, и потому, прежде чем открыть заросший бородою рот, воин должен был как следует подумать над тем, что желает сказать.

– Дядя говорит, Сигурд хочет дать слово всем, – ответил Пенда, приподняв брови. – Редкий господин на такое решится. Бьюсь об заклад, после он об этом пожалеет.

– Почти все, кто здесь сидит, связаны с Сигурдом клятвой верности, – ответил я, – и должны будут возвратиться с ним во Франкию, если он прикажет.

– Клятвы порою изнашиваются, как подошвы башмаков, – скривился англичанин.

Едва он успел ответить, Улаф призвал нас всех к тишине.

– Ярл Сигурд, сын Харальда, будет говорить первым, – объявил он и сурово оглядел собравшихся воинов, словно спрашивая у них, отважится ли кто-нибудь поставить под сомнение власть господина. – Тот, у кого созрели думы, пускай поточит сегодня лезвие своего языка. Высказаться сможет и датчанин, а если станете ему мешать, будете иметь дело со мной.

Улаф отступил, кивнув Сигурду. Тот кивнул в ответ и вошел в круг. Несколько мгновений ярл стоял, опустив левую руку на эфес меча, а правую сжав в кулак за спиной. Перед ним были его люди, что сражались с ним плечом к плечу, вместе с ним убивали, вместе с ним истекали кровью. Теперь он смотрел на них, а они, гордые мужи, – на него. Наконец он заговорил:

– Покидая наши северные фьорды, мы были пусты, как парус в безветренный день. Наши дома наполняло лишь хвастовство, а жены поднимали брови и качали головами, думая, будто наши обещания – пустое бахвальство, и больше ничего. Мальчишками все мы внимали рассказам отцов и дедов о тех временах, когда норвежские викинги были крепки, как выдержанный дуб, и храбры, как Тюр. Устав от саг седовласых старцев, каждый из нас мечтал прожить свою сагу. – Викинги закивали, послышалось согласное бормотание. – И потому мы терпеливо потели, строя «Змея» и «Фьорд-Эльк», а наши женщины в кровь стирали пальцы, прядя шерсть для парусов. Мы отправились бродить по северу и сожгли немало деревень, прежде чем обзавелись железными кольчугами, шлемами и хорошими мечами. Затем мы вышли на дорогу китов. Как жены устали ткать для нас полотно, так и норны утомились, плетя наши судьбы, ибо мы убивали все новых и новых врагов, наполняя наши сундуки.

Снова послышались утвердительные возгласы и гул одобрения.

– Однако мы теряли доблестных людей, – сказал Ульф.

Норвежцы, закивав, потянулись к своим оберегам и рукоятям мечей.

– Да, Ульф, слишком многих, – согласился Сигурд. Он устремил на своего воина пристальный взор и не отводил глаз, пока тот не потупился. – Теперь ваша гордость задета. От вас так и разит стыдом. – При этих словах лицо ярла исказилось. – Знайте: если б мы не спустили наше серебро в ту проклятую реку, нам пришлось бы выдержать ради него тяжелую битву, и теперь на наших кораблях было бы много опустевших скамей. – Я почувствовал на себе взгляды викингов, но сам продолжал смотреть только на ярла. – Однако для вас, стоящих передо мной, это, видно, ничего не значит: человек никогда не причисляет себя к мертвецам, даже если уже окоченел и лежит в земле. – Некоторые усмехнулись. – Мы потеряли богатство, какое позволило бы нам затмить славу отцов и дедов. Да, это нелегко проглотить. Я опечален больше, чем любой из вас, и готов сразиться с тем, кто захочет поспорить. – Спорить никто не захотел. – О, в наших сундуках хватает серебра, кости и безделушек, чтобы жены были довольны. Клянусь Фригг, они станут расхаживать по рынку, как курицы, что хлопают крыльями и кудахчут для важности. Но нам этого мало. Нашу жажду славы не утолить холодным серебром и золотыми ожерельями. Если сейчас мы, понурив головы, вернемся к нашим очагам и оставим мечи да кольчуги ржаветь, боги отвернутся от нас, и окажется, что все пережитое было напрасно. Я не землепашец. Я воин, и моей саге еще виться и виться, подобно мировой змее, что грызет собственный хвост. Поэтому я не иду домой.

С этими словами Сигурд вышел из середины круга, уступая право голоса другим.

– Я потерял добрых друзей, – сказал Хальфдан, беспокойно почесывая бороду. – И, по-моему, они погибли зря, раз в брюхе «Змея» нет ничего, что нельзя было бы найти на любом хорошем рынке. – Викинги загудели, но я не смог понять, соглашаются ли они со своим товарищем или же нет. – Пока не поздно, я бы возвратился к жене и детям. Может, пахать землю – не такое уж плохое занятие. Я не спешу попасть в Вальхаллу.

– Милость Всеотца как ветер. Ее нужно ловить, – сказал Асгот. – Ты глупец, раз до сих пор не знаешь этого.

– Ты, Хальфдан, землепашец? – выпалил Флоки Черный, будто плюнул. – Да у тебя даже промеж ног ничего путного не выросло!

Викинги захохотали, но ярл поднял руку, и смех тут же стих. Воины, что собрались теперь среди скал, сражались вместе с Сигурдом в Мерсии и Уэссексе, наполняли кровью долины Уэльса, гнули спины на веслах Сигурдовых кораблей. Они сознавали значимость этого часа.

– Я понимаю тебя, Хальфдан, – кивнул ярл.

– Но мы присягали тебе, господин, – сказал Арнвид. – И никто из нас не посмеет изменить присяге.

– Верно, многие из вас клялись мне в верности. – Сигурд смотрел своим людям в глаза, словно бы видя, что творится в их сердцах. Может, он и вправду обладал таким даром. – Но с этого дня прежняя клятва теряет силу. Я вас всех от нее освобождаю. Тот, кто хочет вернуться домой, волен идти.

Викинги разинули рты. Пившие мед отняли от губ бурдюки и в недоуменном молчании провели ладонями по бородам. Голубые глаза Сигурда были по-прежнему спокойны, но сердце его, верно, колотилось так же, как и наши.

– Если возвратиться захотят многие, они могут взять «Фьорд-Эльк» вместе со своей честной долей наших трофеев. Оставшимся все равно не хватит рук, чтобы повести оба корабля туда, куда я отправляюсь.