Уильям Голдинг - На край света (трилогия)

– Да пусть явятся хоть все! Дадим им отличный бой. Вы, мистер Боулс, сможете проливать кровь, при условии, что все будет оформлено по закону. Мистер Преттимен окажет нам поддержку против французов, голландцев, пиратов или даже работорговцев, но пощадит любого американца, у которого хватит безрассудства оказаться у него на пути.

При этом, как я и надеялся, смех возобновился. Внезапно его прервали, причем совершенно неожиданным образом. Тщедушный Пайк вскочил на ноги и буквально зарычал на меня, словно пребывал в истерике:

– Вольно вам так шутить! Какое нам дело, что за корабль скрывается там, в тумане, если на нем есть пушки, из которых в нас станут стрелять? Я буду сражаться, точно так же как и любой другой, независимо от звания. Но я не стану сражаться за свою страну! Я ее покидаю! Я не стану сражаться за короля, за корабль или капитана! Но я стану сражаться против любого корабля любой страны, защищая мою… мою семью…

Он разразился громкими рыданиями, которые только и слышались в тишине, воцарившейся в самом начале его речи. Мисс Грэнхем потянулась было к нему, но передумала. Миссис Пайк взяла руку мужа и прижала к своей щеке. Его рыдания постепенно утихли. При таком совершенно неанглийском проявлении эмоций многие из нас сидели, уставившись в тарелки. Я подумал, что самое время спуститься от наших военных фантазий и истерик на землю. И будучи даже в полном изнеможении, я счел своим долгом проявить настойчивость.

– Ладно, – начал я. – Давайте обсудим ситуацию: имеется корабль, паруса которого на несколько секунд показались из тумана. Весьма вероятно, что людям на нем нет до нас никакого дела. Весьма вероятно, что они нас вовсе не видели. В конце концов, у нас нет стеньг. А если нас и заметили, что ж, мы – по всем признакам боевое судно королевского флота, самая устрашающая, самая опасная из всех современных машин убийства. Поверьте мне, шансы столкновения весьма малы. И если я показался столь бездумно увлеченным перспективой сражения, то приношу извинения тем из нас, кто отвечает не только за свою, но и за чужие жизни. Уверяю вас, тысяча шансов к одному, что мы не встретимся с этим судном и вообще его больше не увидим.

– Боюсь, вы ошибаетесь.

Я вздрогнул и оглянулся; голову снова пронзила острая боль.

В дверях со шляпой в руке стоял Саммерс.

– Дамы и господа, несмотря на похвальное стремление мистера Тальбота успокоить ваши вполне естественные опасения, к сожалению, он ошибается. Это судно, чье бы оно ни было, заштилело, как и мы. Во время продолжительного штиля – я имею в виду несколько дней или даже недель – корабли притягивает друг к другу сила взаимного притяжения, действующая на любые крупные объекты, которые ничто не разделяет, кроме гладкой, легко расступающейся воды. Если не поднимется ветер, нас будет тянуть друг к другу, пока мы не окажемся рядом.

Наступила полнейшая, мертвая тишина.

– Чарльз, мне не верится.

– Тем не менее это правда. Капитан Андерсон считает, что доступное изложение фактов обеспечит должное поведение пассажиров. Мы, как известно, разглядели, точнее, заметили судно, с которого нас могли видеть, а могли и не видеть. Оно может быть французским, посланным наперехват…

Брокльбанк его перебил:

– Откуда им, черт возьми, о нас знать?

Саммерс взглянул на меня.

– Будьте уверены, – вмешался я, – их министерство морского флота знает о нас столько же, сколько мы сами.

– Французы, стало быть, – сказал Боулс. – Бони, по-видимому, вознамерился завоевать Антиподию.

– Он сейчас слишком занят Россией, – уверил я. – А как насчет янки, Чарльз?

– Одно могу сказать: эти белые паруса не принадлежат англичанам.

– Что же теперь делать? Присутствующие джентльмены решили помочь вам, чем смогут.

Саммерс улыбнулся:

– Я в этом не сомневался. Для каждого найдется подходящее занятие. Мистер Аскью, наш артиллерист, намерен устроить с помощью запального шнура и маленьких мешочков с порохом отличный фейерверк. Вместе с несколькими большими пушками он создаст впечатление полного бортового залпа с соответствующего борта нашего судна – ведь противник будет видеть нас сквозь туман. Мы должны надеяться, что один залп заставит их устремиться прочь, ибо выглядеть мы будем грозно.

– Но если они будут видеть нас сквозь туман… да еще наступает темнота?..

– Как они узнают, что мы – враги? Они зажгут опознавательные огни и подождут нашего ответа. Если их огни не соответствуют нашему секретному списку, мы ответим бортовым залпом.

– А потом?

– Один бортовой – и никто не обвинит капитана Андерсона в том, что он сдал корабль без боя.

– Черта с два!

– Успокойтесь, Эдмунд. Мы – судно королевского военного флота и сделаем все, что в наших силах.

Он улыбнулся присутствующим, надел шляпу и ретировался. Маленький Пайк, рыдания которого уже утихли, зарычал на меня через стол:

– А вы нас еще подбадривали, мистер Тальбот!

– Саммерсу это удалось лучше. У меня нет шпаги. А у вас есть, Боулс?

– У меня, сэр? Господи, конечно, нет. Не сомневаюсь, что на корабле имеется арсенал. Тут, наверное, нужны абордажные сабли.

– Мистер Брокльбанк, вы, прошу прощения, человек дородный. Вы спуститесь вниз с дамами?

– Предпочитаю остаться на палубе, сэр. В конце концов, хотя у меня было несколько случаев изобразить войну на море, я никогда прежде не имел возможности делать наброски прямо в сердце битвы. Когда полетят ядра, сэр, вы увидите, как я сижу на моем походном табурете и наметанным глазом наблюдаю за тем, что достойно наблюдения. К примеру, я часто осведомлялся у людей военных – под военными я подразумеваю и моряков, – часто осведомлялся, каким предстает невооруженному глазу летящее ядро. Очевидно, чем точнее направлено ядро на смотрящего, тем меньшей кажется его скорость. Лучшей позиции для наблюдения нельзя пожелать. Я только надеюсь, что наши суда успеют сойтись до наступления темноты.

– Послушать вас, сэр, так самое точное представление о пушечном ядре должно сложиться у человека, которому оно снесло голову.

– Если на то пошло, пусть будет, что будет. «Когда созреем, смерть придет сама» [55], а в моем случае, пожалуй, правильнее «перезреем». Ведь что есть жизнь, сэр? Путешествие, в котором никто – хотя все и утверждают обратное, – никто, если вы только понимаете мою…

Было ясно, что мистер Брокльбанк вступает в привычное состояние опьянения. Я поднялся и откланялся. Ко мне пришла удивительнейшая мысль: меня по-настоящему могут убить! Я понял это только теперь; такая непонятливость, пожалуй, покажется странной тому, кто в подобном положении не бывал. Вернее сказать, я понимал и раньше – и не понимал. А теперь эта мысль меня угнетала.