Сара Груэн - У кромки воды

Не прошло и суток, а я, думавшая, что никто в мире меня никогда не любил, задумалась о том, что человек, в которого я безнадежно влюблена, может чувствовать ко мне нечто схожее. Даже больше того: призрачное вмешательство подарило мне надежду, что мы должны быть вместе. После случая с Каниг я больше не могла отметать такие послания.

Мэг хотела в тот же вечер вернуться к работе, просто помогать, но Энгус и слушать об этом не хотел. Я вынуждена была согласиться: ей только что сняли швы, и я все еще замечала, как она морщится, когда думает, что никто не видит. И все же мне было жаль, что ее не будет рядом, потому что мне нужна была моральная поддержка.

За несколько минут до шести, когда я заняла место за барной стойкой, Энгус подошел и положил руку поверх моей.

– Слышал об отце. Соболезную вашей утрате, Мэдди.

– Спасибо, – сказала я, подняв на него глаза. – А я вашей.

Он медленно кивнул, и все. Он знал, что я обо всем знаю.

Весь вечер я посматривала на Энгуса, надеясь увидеть признаки того, что Мэг сказала правду. Но он, понятно, был занят, и по его лицу ничего нельзя было прочесть.

Было ясно, что местные тоже помнят про годовщину, потому что заказы они делали с серьезными лицами и почтительно. Болтали только за столами лесорубов, некоторые привели с собой невест.

В какой-то момент, пробегая в кухню со стопкой грязных тарелок, я налетела на Энгуса. Он поймал меня за локти, чтобы я не упала.

– Вы целы? – спросил он.

– Да, – ответила я, безнадежно пытаясь придать голосу небрежность. – Не уверена, правда, насчет платья.

Энгус смотрел на меня сверху вниз, напряженно, не моргая. Мы очень долго не двигались.

Когда он в конце концов обошел меня и вернулся в зал, я опустила стопку тарелок на стол и прислонилась к нему.

Когда в последний раз открылась и закрылась входная дверь и Мэг легла спать, я тихо, как кошка, прокралась вниз.

Я приготовилась, как невеста: расчесала волосы, пока они не стали мягкими, натерла руки и локти ароматным лосьоном, облачилась в длинную белую ночную рубашку – скромную, но с кружевом на вороте и манжетах.

Огонь угасал, отбрасывая лишь слабый отсвет. Каменные плиты пола под ногами были холодными, и я едва не струсила. Я остановилась, упершись руками в барную стойку и набираясь смелости.

Если я поверну назад, получится, что ничего и не произошло. Если пойду вперед, это будет шаг в неведомое.

Мэдди, она тебя благословила.

Я проскользнула в кухню и на ощупь пошла вдоль стены, пока не коснулась одной из раздвижных дверей перед кроватью. В темноте я не могла понять, открыты они или закрыты. Я провела пальцами по дереву, пока не добралась до дальнего края.

Двери были открыты. Я стояла прямо перед ним.

В меня уперся луч слепящего света, и я отпрыгнула назад. Когда Энгус увидел, что это я, он прислонил фонарик к стене, направив его в потолок, и свесил ноги с края кровати. На нем были пижамные штаны в синюю полоску и нижняя рубашка, как в ту ночь, когда мы приехали.

– Что такое? Все хорошо? – спросил он, потирая глаза.

– Все прекрасно, – ответила я, быстро моргая.

От света фонарика в центре моего поля зрения остались два белых пятна.

– Тогда в чем дело?

Я опустила глаза и прикусила губу. Прошла почти минута, пока белые пятна не исчезли, и я не заставила себя снова поднять взгляд. Энгус смотрел на меня с явной тревогой.

– Что такое, m’eudail? – ласково спросил он.

Я набралась решимости.

– Энгус, я кое-что хочу… нет, мне надо кое-что вам сказать. Это важно.

Я громко сглотнула и посмотрела ему прямо в глаза.

– Я понимаю, ситуация необычная, и при других обстоятельствах все это было бы глупо, но наши обстоятельства так далеки от нормальных, и я поняла, что… что есть… что я…

Я прижала руки ко рту, подавляя плач.

– О господи! Простите! Я никогда себя не чувствовала такой дурой!

В мгновение ока он оказался на ногах, а я в его объятиях.

– Тише, m’eudail, не надо ничего говорить. Я уже знаю.

– Но как – я же ничего не смогла сказать? – всхлипнула я.

– Просто знаю, – сказал он.

Сердце его билось – тук-тук, тук-тук, тук-тук – в паре дюймов от моего уха.

В конце концов он отстранился, держа меня за плечи. Посмотрел мне в глаза и не отводил взгляда, пока в мире не осталось ничего, кроме нас. Когда он положил ладони на мои щеки и склонился ко мне, у меня едва не отказали ноги. Я закрыла глаза и разомкнула губы.

Он поцеловал меня в лоб.

– М’eudail, ты горюешь, – тихо сказал он. – Ты сейчас слаба. Не время для всего этого.

Не знаю, как я попала наверх. Очевидно, быстро и уж точно неловко, а когда наконец добралась до кровати, бессовестно разрыдалась, зарывшись лицом в подушку.

В дверь тихо постучали. Рыдания сменились тихим плачем, но мой бесславный побег, судя по всему, был достаточно шумным, чтобы разбудить Мэг.

– Не заперто, – сказала я.

Дверь открылась, и свет свечи отбросил длинные тени на дальнюю стену. Судя по силуэту, кресло было высотой почти под потолок. Я лежала лицом к нему, почти прижав колени к груди, и мои лицо и подушка были мокры от слез.

– Прости, жаль, что я тебя разбудила, – пробормотала я.

– А мне нет, – ответил Энгус.

Я рывком подняла голову с подушки и оглянулась. Энгус стоял в дверях, держа свечу.

– Можно войти?

Я села и, подвинувшись назад, прислонилась к спинке кровати. Шмыгнула носом, вытирая лицо трясущимися руками.

Энгус поставил свечу на комод и подошел к кровати.

– Прости меня, – сказал он.

Я, вся дрожа, уставилась на него. По лицу снова покатились слезы.

Он присел на кровать и провел большим пальцем по моей щеке. Я затаила дыхание и закрыла глаза.

– Прости, – снова произнес Энгус.

Когда я открыла глаза, мы встретились взглядами.

– Я был неправ, mo run [18], сейчас как раз самое время.

Он придвинулся ближе и стал целовать щеки, собирая губами слезы – медленно, нежно, как в танце, переходя с одной стороны лица на другую. Наконец, когда я уже не могла терпеть, он коснулся губами моих губ.

Губы у него были теплые, мягкие, они слегка раскрылись, и я ощутила, как быстро он дышит. Он целовал меня снова и снова, все требовательнее, его борода щекотала кожу. Его рука скользнула по моей шее в вырез ночной рубашки.

Я ахнула, и он остановился.

Обхватив ладонью грудь, он смотрел мне в лицо и ждал знака. То был миг мучительной сладости, болезненного восторга, утонченной нужды. Это было невыносимо.

Я склонилась и потянула его за рубашку. Он встал, стащил ее через голову. Я стала дергать свою ночную рубашку, поднявшись в постели на колени.

– Постой, – сказал он, и на этот раз остановилась уже я.

Он снял с меня рубашку – медленно, почтительно.