Диана Чемберлен - Девочка-беда, или Как стать хорошей женщиной

– Помнишь, как я говорила тебе, что каждый молодой пациент, который попадал в программу по избавлению от болей, заставлял меня думать о Фреде? – спросила она.

– Угу.

– Сегодня у нас появился новый пациент. Восемнадцатилетний парень. Молодой человек.

– А, – сказал Джим, – и он тоже напомнил тебе о Фреде?

– Самое смешное, – она провела пальцами по воде, – я вообще не подумала о нем. Я думаю, это наваждение не будет больше беспокоить меня теперь, когда я видела Фреда во плоти. Вместо этого я думала о той молодой женщине, Лейси О’Нил.

– Что заставило тебя думать о ней? – удивился Джим.

– Пациента год назад укусила за плечо собака. Рана зажила хорошо, но после укуса он страдает от сильнейших болей. Ну разве это не ирония судьбы? – Она подняла бровь, глядя на Джима. – Не помню, чтобы у меня в программе был хоть один человек с болями после укусов, и вот вдруг он появляется… Так вот, я подумала, как дела у Лейси, как она выздоравливает после нападения собаки и манипуляций Фреда. – Фей часто думала о Лейси, припоминая ярость на ее лице в тот вечер, когда она с шумом и грохотом покинула коттедж Фреда. Фей много знала о ярости. В ее программе было множество пациентов, у которых источником боли была их злость. Злость на болезнь. Злость на водителя другой машины, из-за которого они получили травму спины. Злость на Всевышнего за то, что он заставил их страдать. Злость, которая способствовала лишь продолжению болей. Один из пунктов программы, которую она создала, – один аспект, который больше всего возмущал ее пациентов, пока они не вникали в его цель, – заключался в том, чтобы научиться освобождаться от этой злости.

– Я ее совсем не знаю, – продолжила Фей. – Я могу только представлять себе, как бы я чувствовала себя в ее положении. Но она была в такой ярости, когда уходила от Фреда в тот день, что…

– Не вини ее, – вставил Джим.

– Конечно нет, – сказала Фей. – Но она была готова излить злость в свидетельство об убийстве своей матери, чтобы Захарий оставался в тюрьме… навсегда. Написать что-то по-настоящему губительное для комиссии по досрочному освобождению. А потом на нее напала эта собака и…

– Что ты пытаешься сказать, дорогая? – Джим подвинулся к ней поближе и обнял ее за плечи. – Ты считаешь, что Зак должен быть освобожден досрочно?

Она покачала головой. Она не могла выразиться яснее, потому что ее мысли еще не сформировались как следует.

– Дело не в том, что я хочу, чтобы Зах вышел из заключения, – сказала Фей. – Дело в том, что я хочу, чтобы Лейси поправилась . Она страдала слишком сильно от рук моей семьи, и я не могу поверить, что мой сын усугубил ее страдания. Ее злость вполне обоснована, как и у всех пациентов, с которыми я работаю, но в конце концов это может только навредить ей.

– Знаешь, к какому мнению о тебе я пришел, Фей?

– К какому?

Он потрогал ее висок и повертел там пальцем.

– Ты из того сорта людей, которые не могут успокоиться, пока не примут действий по поводу того, что вертится у них в голове.

Джим был прав. Именно поэтому Фей смогла преобразовать идею о программе по избавлению от хронических болей в реальность. Именно поэтому она поехала навестить своего сына. И в тот момент она поняла, что именно поэтому она позвонит Лейси О’Нил.

– Как ты думаешь, что там происходит? – Бобби сидел на кровати Лейси в тот вечер после их разговора с Клеем и нежно втирал витамин Е в масле в шрамы, появившиеся у нее на ногах. Они знали, что Клей разговаривает сейчас с Джиной у них в спальне о том, что, возможно, Маккензи была его дочерью.

– Думаю, что Клею очень повезло, что Джина безумно его любит, и у них все будет хорошо, – сказала она, дергаясь от боли, которую он ей невольно причинял.

Лейси знала, что очень важно было массировать шрамы, чтобы не было спаек, но от этого процедура не становилась менее болезненной. Она лежала на спине в трусах и майке, хорошо сознавая, что ее искусанные ноги выглядят как угодно, только не сексуально в эти дни. Она неожиданно рассмеялась.

– Разве это не романтично, что ты массируешь мои отвратительные ноги?

– Думаю, что очень в самом деле, – сказал он. – И могло бы быть еще романтичнее, если бы ты позволила мне массировать и все остальное тоже.

Он подвинулся на кровати, чтобы приподнять подол майки на несколько дюймов. Он провел своей рукой по коже ее живота от ребер до трусиков, и ей было очень приятно от того, что он гладил ее там – одном из немногих мест на ее теле, где прикосновение приносило удовольствие, а не боль. Бобби был так добр к ней с тех пор, как на нее набросилась собака, но он не целовал ее до сегодняшнего вечера, как будто боялся, что она еще слишком хрупкая, чтобы ее трогать.

– Лейси! – неожиданно воскликнул он, и веки ее взлетели вверх от тревожных ноток, прозвучавших в его голосе.

– Что?

– Черт побери! – охнул он. – У тебя пирсинг на пупке.

Она засмеялась, взглянув вниз на крошечный тигровый глаз, выступающий над пупком.

– Сюрприз, – сказала она.

– И ты ругала меня за серьгу в ухе!

Она протянула руку и потрогала золотое колечко.

– Я люблю твою серьгу, – проникновенно ответила она.

И я люблю тебя , хотелось сказать ей, но они с Бобби еще не были готовы к этому. Но в один прекрасный день будут. Она знала это и могла подождать.

У нее зазвонил телефон. Бобби снял трубку и протянул ее ей.

– Алло, – сказала она, закрывая глаза снова, пока он продолжал натирать ее живот.

– Это Лейси? – спросила женщина.

– Да.

– Лейси, это Фей Коллиер, мать Фреда. То есть Рика.

С какой стати мать Рика звонит ей? Ее воспоминания об этой женщине были смутными, учитывая все то, что произошло после их встречи в коттедже. Ее воспоминания о самом Рике становились все более неопределенными день ото дня, и это ей было приятно. Если за прошедшие две недели и произошло что-то хорошее, так это то, что она поняла, который из двоих мужчин в ее жизни был намного лучше другого.

– Зачем вы звоните? – спросила Лейси, надеясь, что не очень грубо.

– Я просто хотела узнать, как вы, – сказала Фей. – Я каждый день думаю о вас и надеюсь, что вы выздоравливаете. У вас сильные боли?

– Что значит «сильные»? – сказала Лейси, досадуя на вопрос и на звонок, но потом поняла, что она и вправду была грубой. – Простите, – опомнилась она. – Я только-только выбросила Рика из головы, и я не понимаю, почему вы звоните мне. И да, у меня сильные боли.

Бобби встревожился.

– Кто это? – прошептал он. И она одними губами ответила:

– Мать Рика.

На другом конце линии последовала продолжительная пауза.

– Я звоню не для того, чтобы защищать Рика. То, что он сделал, – непростительно. Я знаю, вы сильно пострадали от моей семьи, поэтому я и звоню. Просто спросить, как вы. Мне кажется, мне надо знать, что у вас все в порядке.