Ирвин Уэлш - Сексуальная жизнь сиамских близнецов

Ранним вечером добралась до КСЕМа – позаниматься на ринге и поработать на лапах с Эмилио. Если «Бодискалпт» – чистенький такой клубик, то КСЕМ – настоящая потогонная фабрика. От тренажеров исходит напряженное мычание: оно заглушает даже звон ударов металла о металл и создает ощущение, что находишься в каком-то привокзальном сортире, где у всех хронический запор. Впечатление усиливает жуткий шум от тренировочных таймеров на боксерских рингах с неумолимой последовательностью зеленого, желтого и красного сигналов. На другой стороне ангара боксеры трамбуют груши комбинациями разных ударов, на них лает инструктор, и все это – под настойчивый гул хип-хопа.

Нас с Эмилио многое связывает: мы оба воины – это понятно, но обоим чего-то не хватило в карьере. Чего там говорить, есть победители, и есть все остальные. Второе место или последнее – разницы нет. Я достигла потолка в 2007-м в «Мариотт-Орландо-Уорлд-Сентер» [38], когда упустила последний шанс стать чемпионкой мира по тайскому боксу. Я вышла в полуфинал в Сидар-Рапидс в Айове за год до того, но напоролась в итоге на какую-то непробиваемую кобылу – уже забыла, как ее звали, внешне похожа на Марвина Хаглера [39], только в женском трико, – она оказалась шустрее и сильнее меня. На следующий год мы снова с ней встретились. Я тренировалась как бешеная и к реваншу была на пике формы. И опять я дралась храбро, но бой-баба, как оказалось, была мастер спорта по боксу, да и ногами хуярила, как конь. Вредно для души зацикливаться на поражениях, поэтому скажу только, что тогда поняла: не одолеть мне эту суку, тем более она на четыре года меня моложе. И все – спортивной карьере конец.

Эмилио все это понимает. Есть классная фотография, где он лежит на ринге после первого в жизни нокаута. В зале ее нет, естественно, но я ее видела и могу рассказать. У него там выражение лица из серии «че за хуйня», не страх даже, а именно проблеск осознания печальной действительности, что вот твой предел, а вот палач – стоит, довольный, прямо над тобой. Но я люблю Эмилио за смелость; он надел одиночную лапу, а не полный защитный жилет, и это значит, что ему надо будет умело защищаться от ударов, которые он будет мне выкрикивать, а я буду наносить. Ноздри у него раздулись, лицо сосредоточенно покраснело: это я выдала по нему серию ударов руками и ногами.

После Эмилио у меня было первое занятие с Аннетт Кушинг: она вошла в наш ангар, вся импозантная и собранная. Клиенты, которых я тренирую в «Бодискалпте», даже не пролезли бы в эту дверь. Мы пошли с ней заниматься на груши, я показала, как бинтовать руки. Потом у нас была нормальная разминка на пятнадцать минут, после которой я показала основные бойцовские стойки и движения. Дальше она боксировала сама перед зеркалом минут десять. Я показала, как наносить удары руками и ногами по груше, нормально разогрела ее, и мы прерывались, только чтобы подкорректировать технику. Закончили общеукрепляющими упражнениями на мышцы живота и растяжкой. Аннетт была настолько выжата, что невольно брызгалась пóтом, и взвинчена, как после кокса, – с таким лицом, будто у нее счастливый лотерейный билет в косметичке.

– Никогда так не занималась, Люси. Прям полный набор!

Бальзам на душу: Мона со своим девичьим пилатесом для лесбиянок будет зла. Тем лучше! Мы договорились на следующий раз и попрощались. Пришла Грейс Карильо, и мы вместе занялись гантелями и упражнениями на турнике.

Потом, в дýше, я старалась не думать про ее промежность (бритую, представляла я, со светло-малиновым, вывернутым наружу интерьером: приятное сочетание с шоколадной кожей). После душа мы выпили с Эмилио сока, и я свалила.

Около дома не было ни фотографов, ни журналюг. Я включила повтор «Потерявшего больше всех» (иногда Боб и Джилиан терпеливы, как святые), но все мысли были про Майлза: интересно, ебет он сейчас Соренсон или нет.

Достаю вибратор, адски хочется насытиться им, но облом: никак не могу сосредоточиться. Хотела посмотреть второго «Терминатора», но чего-то тоже не пошло. Это кино у меня, кстати, всегда в плеере стоит, вообще это лучшее кино за всю историю и один из лучших феминистских фильмов. Забудьте уже про этого стероидного качка с маленькой писькой; Линда Хэмилтон – вот идеал, ёбнутая на всю голову, но классная. А эта анорексичная крыса, которая вместо Хэмилтон играет Коннор в сериале, это же пиздец, друзья. С такими худыми руками-ногами она ни разу и на турнике-то не подтянется. И кстати, в фильме ни одного общего плана с подтягиваниями и нет. Эй вы там, в телевизоре, хватит уже считать нас идиотами!

Короче, вместо кина я делаю несколько звонков, болтаю с Домиником, потом отправляю кое-какие мейлы, в основном клиентам. Однако все мысли – про Лину и Майлза. В итоге любопытство взяло верх, я села в «кадиллак» и погнала к Соренсон. Пока доехала, уже начало темнеть, воздух на улице горячий и плотный. Стучу в дверь. Еще. Еще раз. Нет дома!

Сажусь в машину подождать и пытаюсь представить, как она трахается. Майлз – из тех мужиков, что сразу ставят раком и ебут без лишних сантиментов, как роботы. Сложно представить, чтó такая толстуха, как Соренсон, может придумать интересного в сексе. Надеюсь, он как-нибудь доведет ее до экстаза.

Поеду покатаюсь. Включаю «Roadrunner» в исполнении Джоан Джетт [40]на полную катушку и начинаю подпевать. Проезжаю Маленькое Гаити: посреди района стоит почему-то английский паб, это меня всегда удивляло. Замечаю толстых англичан-экспатов, которые группками целенаправленно движутся именно в этот бар и все вместе напоминают пачку колбасок из продуктового магазина.

Снова к дому Соренсон я подъезжаю около одиннадцати. Ага, машина уже здесь. Оставляю свою на парковке у «Пабликса» [41]и подхожу к воротам. Сажусь на корточки: ее видно через окно. Наверно, была у Майлза. Хотя обычно так после ебли не выглядят: она явно расстроена, выскакивает на улицу и заскакивает обратно. Я прячусь за кустом китайской розы. Меня жутко нервируют эти скáчки из дому в мастерскую и обратно. Я пробралась к «кадиллаку», достала из багажника пневматику 22-го калибра, оглядела тихую улицу. В этом районе всегда пустынно, но мало ли чего.

Я спряталась за домом, позади большого цветущего куста. Соренсон опять выходит на двор. От движения включается свет, из-за чего я отпрыгиваю обратно за розовой куст. Что-то затрещало у меня под ногами, но Соренсон, кажется, не слышит – возится в полутьме с замком на двери мастерской, слабый свет помогает мало. Я навожу пистолет на ее толстую жопу в лайкровых шортах – в такую сложно промахнуться.

– Черт бы тебя побрал, – говорит она сама с собой; я нажимаю на курок, слышу хлопок, потом: – О-у-у-у… что за… Господи… о-о-о… о… о-о-о… – И вижу, как Соренсон с разинутым ртом трет себе жопу и, потрясенная, оглядывается по сторонам.