Барбара Пим - Почти ангелы

– Как хорошо, что у ваших рассказов счастливые концы, – сказала Мейбл. – Жизнь все же не такая неприятная, какой ее изображают некоторые писатели, верно? – с надеждой добавила она.

– Да, пожалуй. Она и комичная, и печальная, и неопределенная, порой скучная, но редко по-настоящему трагичная или безумно счастливая – разве только для очень юных.

– «Редко, как редко ты на нас нисходишь, дух Радости живой», – с мрачной напряженностью пробормотала Дейдре строки Шелли, поскольку ее вдруг настигли мысли о Томе и Кэтрин, об их уютной совместной жизни.

– Надо будет поискать ваши рассказы, – вежливо заметила Рода.

Ее несколько сбила с толку реплика Кэтрин, которой она никак не ожидала, а Кэтрин, точно догадавшись об этом, начала нахваливать домашние пироги, и вскоре все три уже с искренним удовольствием обменивались рецептами, а Дейдре с Томом завели собственный разговор о знакомых антропологах. Мейбл и Рода думали каждая, какая милая девушка Кэтрин и как хорошо, что Дейдре нашла разумную подругу, общение с которой пойдет ей на пользу.

– Соседи, кажется, тоже в саду чай пьют, – словно вскользь произнесла Рода, кивая на сад Аларика Лидгейта, и действительно, оттуда слышался женский голос, необычно громкий и четкий, как у проводника железной дороги:

– Поезд на Илинг, без остановок в Южном Кенсингтоне и Глочестер-роуд. Отец Джемини был совершенно вне себя, только представь: его увозили в Эрлз-корт, в западную часть Лондона!

– Это мисс Лидгейт! – шепнула Дейдре.

– Он протестовал, но поезд все шел и шел. И на Глочестер-роуд не остановился.

– На ричмондском было бы надежнее, – донесся другой женский голос, определенно принадлежащий мисс Кловис. – Или даже тот, что идет на Ханслоу, хотя в поезде на Ханслоу есть что-то неприятное, а поезда на Уимблдон вообще лучше избегать…

– То еще было испытание, – произнес мягко отец Джемини, – и мне преподали урок. Впредь буду ездить на автобусе.

Голоса у мужчин звучали глуше, чем у женщин, и остальной разговор было не так легко расслышать, к тому же Своны и их гости делали вид, что совершенно не пытаются вслушаться. Кэтрин спросила про Аларика Лидгейта и получила довольно красочное и пристрастное описание из уст Роды.

– Он гуляет по саду ночью! В африканской маске! – зашептала она. – И, насколько мне известно, никто к нему не ходит, за исключением сестры, конечно. Наверное, он очень одинок.

– Одиночество мужчин мне всегда кажется таким печальным, – ответила Кэтрин. – Иногда на глаза попадаются объявления от имени мужчин, которым нужны спутник или спутница в отпуск, да еще в самых респектабельных газетах, в «Церковных новостях», например. Просто невыносимо читать.

– Будет тебе, Кэтти, на свете уйма одиноких женщин. Их гораздо больше, чем мужчин, – с долей самодовольства сказал Том.

– Да, но это воспринимается не так скверно. У женщин одиночество часто бывает своего рода силой. Возможно, у мужчин тоже, но почему-то проявляется иначе.

– По-вашему, у мистера Лидгейта такого рода сила есть? – спросила Мейбл.

– Нечто внутреннее, – сказала Рода. – Невольно на ум приходят отшельники, – тут она запнулась, потому что предместье – не то место, чтобы думать об отшельниках.

– Да нет, мистер Лидгейт просто вздорный бирюк, который пишет злобные разгромные рецензии на разные книги, – раздраженно возразила Дейдре. – Ничего в нем нет благородного или отшельнического.

– Не забывай и про сундуки с материалами, которые он держит на чердаке, – вставил Том. – Разве не об этом говорила мисс Кловис?

– Да, – согласилась Дейдре, – наверное, тебе полезно с ним познакомиться.

– Но мы уже знакомы. Европейцы в Африке неизбежно сталкиваются друг с другом.

– Ты мне не говорил. Я думала…

– Что тебе придется заняться с ним любовью, как предложила Кловис? – рассмеялся Том.

– А разве вам не хотелось бы возобновить знакомство? – с надеждой спросила Рода. – Возможно, если мистер Моллоу встанет, его голову будет видно поверх изгороди.

Том послушно встал, чувствуя себя весьма нелепо.

– Ха, смотрите-ка, мистер Моллоу! – тут же раздался громкий голос мисс Кловис. – Послушай, Аларик, вам двоим правда стоит сойтись поближе.

Вскоре все уже стояли и разговаривали через изгородь. Том и Аларик, оба по натуре осторожные, отнеслись к встрече с подозрением. Том сказал, что его диссертация все равно почти закончена и больше материала ему, пожалуй, туда не втиснуть. Аларик со своей стороны поспешил заметить, что его заметки относятся в основном к религии и материальной культуре, а потому от них будет мало пользы любому, кто пишет о социальных или политических структурах. Дамы беседовали между собой. Отец Джемини держался особняком, а потом вдруг скинул два слоя своей затхлой одежды с таким видом, точно совершал акт стриптиза.

Кэтрин, наблюдавшая за Алариком внимательно, с откровенным интересом и любопытством, которые вызывал у нее любой новый знакомый, подумала: «Ха, а ведь он привлекательный! Такой высокий и грубоватый, а лицо с рублеными, резкими чертами и мрачным выражением напоминает истуканов с острова Пасхи – я картинки видела в Британском музее. Бедный малый с острова Пасхи, которого клюют сестра и ее подруга, – с чем только не приходится мириться мужчинам!»

Рода полагала, что они определенно «продвинулись», хотя было очевидно, что в светском плане Аларик не самый «легкий» человек.

– Наверное, когда-нибудь мы действительно узнаем его поближе, – произнесла она мечтательно, когда собеседники разошлись по своим местам.

Мысленным взором она снова увидела странную сцену по ту сторону изгороди: рослые брат и сестра, кряжистая мисс Кловис и отец Джемини с клочковатой бородой, который стал вдруг пугающим образом стаскивать с себя одежду. Еще она успела углядеть совсем незатейливо накрытый стол: хлеб не нарезан, масло из обертки не вынуто и джем в банке, а не в вазочке. Неужели миссис Скиннер не могла им все приготовить? Потом, когда стало темнеть и Рода сидела у окна в своей комнате, она заметила, что останки чаепития так и стоят, забытые на ротанговом столике, – они казались такими заброшенными. Почему никто не унес их в дом? Какое-то время назад она слышала, как мисс Лидгейт, мисс Кловис и отец Джемини уходят, но хозяин-то что сейчас делает? Она мысленно переступила порог кабинета Аларика Лидгейта.

Он сидел за письменным столом и ничего не делал. Сейчас самое подходящее время разобрать и обработать материал из жестяных сундуков, поскольку подходящей книги на рецензию у него не имелось, но он не нашел в себе сил подняться наверх и чем-то заняться. Зато поймал себя на мысли о чаепитии по соседству, о двух девушках, молодом человеке и о двух женщинах постарше в красивых летних платьях, таких непохожих на Эстер Кловис и его сестру Гертруду, безвкусно одетых, сыплющих антропологическими сплетнями и пустыми фразами. Почему он не пригласил соседей на коктейль? Потому что это не в его духе – вот, наверное, почему. Сегодня вечером слишком жарко прятаться под маской, и он чувствовал себя беззащитным, точно проходящие мимо люди могли заглянуть в окно и увидеть, как он сидит без дела. Его рука потянулась к тому краю стола, где он сложил стопками списки публикаций различных ученых обществ и институтов, а еще карты вин одного-двух магазинов. Он почитает то или другое по настроению, чтобы по-разному освежиться. В это мгновение, когда сгущались сумерки, от груды чужих антропологических трудов на него пахнуло чем-то противным и саднящим, поэтому он обратился к карте вин и нашел утешение в волшебной фразе: «Дайдесхайм реннпфад рислинг Ауслезе… 67/6 за бутылку». Название как будто подходило к девушкам в саду, к голосам и смеху, доносившимся из-за изгороди. Он не смог подобрать вино к собственному безвкусному чаепитию, к своей сестре и к отцу Джемини, которые демонстрировали друг другу нечто, именуемое ими «горловым пением».