Марк Хелприн - Солдат великой войны

Завороженный формами и красками мира, Алессандро шел без всякой цели, зная, что со временем найдет отель, купит гражданскую одежду и газету — итальянскую, если такая найдется, — а потом примет ванну и заплатит за дополнительную горячую воду. Если бы он не провел четыре года на войне, то не бродил бы сейчас по бульварам так много часов в холоде и голоде, но холод он уже как-то научился выдерживать, а быть голодным из недели в неделю ему было не привыкать. Шагал по городу, смотрел на женщин и детей, стариков и других людей, которые, он это знал, всю войну провели в тылу, это читалось по их умиротворенным лицам. Они никогда не сталкивались с чернотой и вспышками, в которые бросало и Алессандро, и миллионы таких же, как он, солдат.

В небе над головой появился клин гусей, и Алессандро подумал о Рафаэле. Когда клин пересекал линию бульвара, птицы одна за другой складывали крылья, чтобы противостоять мощному порыву ветра, и, точно хвост воздушного змея, который поднимается вслед за ним, стремительно взмывали вверх, словно подброшенные с трамплина. В Лоджиях папы Льва Десятого, в Ватикане, Рафаэль послал в облака навстречу яростному ветру клин гусей со сложенными крыльями. Он творил чудеса с перспективой и убеждал глаз поверить, что в сплошном потолке — ряд широких окон синевы, и в эти яркие окна он поместил птиц, поднимающихся в небо. На центральной панели в светло-желтых тонах, тронутых огнем, окруженный крылатыми ангелами и херувимами, Бог дает скрижали с заповедями Моисею, но взгляд уводится вправо и влево, к боковым панелям, которые показывают открытое небо. Слева гуси, подхваченные ветром, справа в пустом пространстве — сова и ласточка. Сова смотрит вниз, словно сидит на крыше и заглядывает в окно. Ласточка летит от угла к углу с огромной скоростью, близко от воображаемого окна. На его фоне она лишь на миг, но сильные распахнутые крылья, длинный узкий раздвоенный хвост, похожее на пулю тело, прорезающее ветер, кажется, навсегда оставили свой отпечаток на стекле.

В молодости Рафаэль воспевал цвет и рисовал с храбростью солдата, но в поздних работах пожертвовал яркостью ради глубины, рисовал так, словно его глаза видели не только мир, но и далекое огромное поле, на котором этот мир стоит, словно ему начала открываться новая перспектива, новый цвет, новая сила тяготения и новый свет. И над всем этим нависал знак вопроса, потому что, хотя Рафаэль и чувствовал находящееся вне пределов этого мира, впервые в жизни он не доверял своему экстраординарному зрению, не мог положиться на то, что там видел. Он только чувствовал, но что он видел и как он видел, отправляло его в тьму, полную вопросов, на которые он ответить не мог, и благодарности, которую не мог объяснить. Фигуры на его картинах внезапно утратили уверенность и не понимали, что происходит. Словно засвидетельствовали чудо, но произошло оно где-то далеко.

Алессандро очутился, как и надеялся, в горячей ванне. Он уже почти обрел свободу, но воспоминания терзали его, и образы мелькали и исчезали так быстро, что он не успевал постичь, что они говорят его душе. Когда он покупал новую одежду, ел в ресторане или договаривался о ванне в отеле, они налетали на него, как птицы в бурю, и он не мог укрыться от их разящих ударов, потому что каждый так или иначе нес с собой истину. Такое странное пробуждение после нескольких лет войны разум вынести не мог, и, чтобы не сломаться от напряжения, Алессандро старался переключаться на самое простое: говорил сам с собой о том, что сделал за день, пристально разглядывал мелкие подробности интерьера ванной, где лежал, нежась в горячей воде, из которой торчала только его голова.

Потолок поднимался на пять метров в узкий короб темноты, заполненной облаками пара. Белые стены матово блестели. Температура воздуха не намного превышала наружную. В тщетных попытках избавиться от избытка пара, который постоянно образовывался на поверхности горячей воды, Алессандро чуть приоткрыл окно. За ним чернела ночь, и в щель врывался поток воздуха, такого холодного, что столкновение между ним и поднимающимся паром срывало белые облака с горячей воды и через край ванны сбрасывало на пол.

Бак, в котором нагревалась вода, крепился к стене. В стальном основании колыхались язычки газового пламени, внутри, совсем как в чайнике, булькала, кипела и свистела вода. Из носика, нависающего над краем фаянсовой ванны, словно из хобота латунного слона, лилась мощная струя воды, которая ударялась в дно ванны, а потом поднималась, перемешиваясь с ранее налитой. Излишек выливался через дренажное отверстие, издавая звуки, похожие на журчание горного ручья.

Распаренный, раскрасневшийся, в полуобморочном состоянии, Алессандро смотрел на стул, лежащую на нем новую одежду, стоящую рядом новую обувь: кожаные горные ботинки, для водонепроницаемости пропитанные маслом, темно-синюю фланелевую рубашку, вязаный шерстяной свитер, стального цвета куртку с капюшоном, свернутым в воротник, вязаные шерстяные варежки, толстую шерстяную шапку, шарф из ангорской шерсти. В егерском рюкзаке лежало полдесятка шоколадных батончиков, полкило вяленого мяса, килограмм хлеба, немного пастилы. Плюс фляжка для воды, компас, фонарь со свечой, спички и запасные свечи. В специальных петлях на рюкзаке крепилась пара кошек, по одной с каждой стороны, два ледоруба, с короткой и длинной ручками.

Он купил все это в магазине альпинистского снаряжения, в котором бывал до войны. Сейчас в нем отсутствовали как покупатели, так и карты. Ему сказали, что и первые, и вторые появятся после заключения мира, потому что пока горы и предгорья считаются стратегическими объектами.

В одном кармане куртки Алессандро соседствовали железнодорожный билет до Гармиш-Партенкирхена и пистолет, который он забрал у часового в Школе верховой езды. Ему не хватило времени снять запасные обоймы с ремня солдата, так что его боезапас ограничивался десятью патронами. Один или два он собирался потрать на Андри. А остальными восемью защищаться от немецких и австрийских горно-стрелковых дивизий, которые блокировали путь на юг. Свои шансы он не оценивал ни оптимистически, ни пессимистически, давно узнав на собственном опыте, что в опасных авантюрах, вроде битвы или побега, оптимизм и пессимизм никакой роли не играют.

Наслаждаясь ощущениями горячей ванны — под дребезжание стекла то ли от порывов ветра, то ли потому, что по соседним железнодорожным путям прошел поезд, — Алессандро совершенно забыл, что он солдат. На обед съел мясной суп, большой кусок тушеного мяса, картофель, салат, выпил пива. Чуть не заснул в ванне, с трудом сумел подняться, когда утекла вода и вернулась сила тяжести. В номере его ждали холодные и белые простыни и свежий воздух, который зимний ветер проталкивал в щели. Какое-то время он лежал, глядя на одежду и снаряжение, аккуратно сложенные у кровати и освещенные электрической лампочкой. А когда выключил свет, комната наполнилась рафаэлевскими красками: оттенками красного и зеленого, которые не имели названия. Они пришли, чтобы повести его через горы и вниз, к теплу и славе Рима.