Орхан Памук - Снег

Куда попала одна из пуль, выпущенных во время четвертого залпа, не смог установить даже майор-инспектор. Другая ранила молодого торговца, приехавшего из Анкары в Карс, чтобы организовать продажу в рассрочку энциклопедий и настольных игр (через два часа он умрет от потери крови). Еще одна пуля проделала огромную дыру в полу ложи, где в начале 1900-х годов располагался со своей разряженной в меха супругой один из богатых армянских торговцев кожей, Киркор Чизмеджян, в те вечера, когда приходил в театр. Другие две пули, одна из которых вошла в зеленый глаз Неджипа, а другая – в его широкий и чистый лоб, убили его, согласно одному не очень правдоподобному утверждению, не сразу; впоследствии рассказывали, что юноша, взглянув на сцену, сказал: «Я вижу!»

После этих последних выстрелов бегущие к дверям, кричавшие и вопившие люди попрятались. Режиссер прямой трансляции, должно быть, лег на пол у стены; его камера, которая постоянно двигалась то вправо, то влево, застыла в неподвижности. Телезрителям теперь было видно на экранах только тех, кто почтительно безмолвствовал в передних рядах, и людей на сцене. И все же бо́льшая часть горожан поняла по звукам выстрелов, крикам и шуму, слышавшимся из телевизоров, что в Национальном театре происходит что-то странное. Даже те, кто ближе к полуночи заскучал и задремал у телевизоров, уставились на экран после грохота выстрелов, не прекращавшегося уже восемнадцать секунд.

Сунай Заим был достаточно опытным актером, чтобы почувствовать момент всеобщего внимания. «Солдаты-герои, вы выполнили свой долг!» Изящным движением он повернулся к Фунде Эсер, все еще лежавшей на полу, и, манерно склонившись, протянул ей руку. Та поднялась на ноги, опираясь на руку своего спасителя.

Один чиновник в отставке, сидевший в первом ряду, встал и зааплодировал им. К нему присоединились еще несколько человек из передних рядов. С задних рядов тоже раздалось несколько хлопков, от страха или из привычки хлопать вместе со всеми. Оставшаяся часть зала была безмолвна, как снег. Все словно протрезвели; некоторые, хотя и видели людей, бившихся в агонии, решили, что это часть представления, и, облегченно вздохнув, начали еле заметно посмеиваться, а другие едва приподняли голову из углов, куда попрятались, как их снова напугал голос Суная Заима.

– Это не пьеса, это начало революции, – сказал он назидательным тоном. – Мы сделаем все для нашей родины. Верьте славной турецкой армии! Солдаты, уведите их.

Двое солдат увели двух бородатых «реакционеров» со сцены. И пока другие солдаты перезаряжали ружья и направляли их на зрителей, на сцену выскочил какой-то странный человек. Да, он был странным, потому что по его торопливым и некрасивым движениям, совершенно не годившимся для сцены, было понятно, что он не актер и не солдат. Многие жители Карса посмотрели на него с надеждой, ожидая, что он скажет, будто все было шуткой.

– Да здравствует республика! – закричал он. – Да здравствует армия! Да здравствует турецкая нация! Да здравствует Ататюрк!

Занавес начал медленно закрываться. А этот человек вместе с Сунаем Заимом сделал два шага вперед и остался перед зрительным залом. В руке у него был пистолет, сделанный на оружейном заводе в Кырыккале, он был в штатском, но в солдатских сапогах.

– Будь прокляты мракобесы! – сказал он и по лестнице спустился в зрительный зал.

Следом за ним показались еще двое человек с ружьями в руках. Пока солдаты держали под наблюдением студентов лицея имамов-хатибов, эти трое вооруженных людей, не причинив никакого вреда зрителям, в страхе смотревшим на них, решительно выкрикивая лозунги, бросились прямо к входной двери.

Они были очень счастливы, очень взволнованы, потому что решение устроить в Карсе маленькое восстание и принять участие в этом представлении было принято в последний момент после длительных споров и обсуждений. Так как Сунай Заим, которого познакомили с ними в первый вечер после его приезда в Карс, полагал, что «произведение искусства», которое он хотел поставить, будет запятнано такими вооруженными искателями приключений, замешанными в темных делах, весь день упорствовал, но в последний момент не смог противостоять справедливым возражениям о том, что люди, которые смогут использовать оружие против стоявшей на ногах толпы, ничего не смыслившей в искусстве, вполне могут понадобиться. Потом будут говорить, что в последующие часы он сильно раскаивался в своем решении и испытывал муки совести оттого, что эти похожие на бродяг люди пролили кровь, но, как и многое другое, это тоже только слухи.

Много лет спустя, когда я приехал в Карс, владелец магазина Мухтар-бей, показывавший мне Национальный театр, половина которого была разрушена, а другая половина превращена в склад товаров фирмы «Арчелик», рассказал мне, чтобы избежать вопросов об ужасе той ночи и последующих дней, что со времени армян до наших дней в Карсе было совершено довольно много преступлений, чинилось зло и беззаконие. Но если я хочу немного обрадовать бедных людей, живущих здесь, то я должен написать, когда вернусь в Стамбул, не о грехах прошлого Карса, а о том, как прекрасен свежий воздух, и о том, что люди в Карсе добрые. В зале театра, превращенного в темный и покрывшийся плесенью склад, среди холодильников, стиральных машин и призрачных силуэтов электрических обогревателей он показал мне единственный след, оставшийся от того вечера: это была огромная дыра, проделанная пулей, попавшей в пол ложи, из которой смотрел когда-то спектакли Киркор Чизмеджян.

Первым из этих троих счастливых людей, с криками выбежавших на улицу с ружьями и пистолетами в руках под испуганными взглядами зрителей, когда занавес в театре опустился, был бывший коммунист и журналист, известный под псевдонимом З. Демиркол. В 1970-е годы в коммунистических организациях, ориентированных на Советский Союз, его знали как писателя и поэта, но в первую очередь он был «охраной», поскольку отличался крупным телосложением. После военного переворота 1980 года он бежал в Германию, а после падения Берлинской стены вернулся в Турцию по особому разрешению, чтобы защищать современное государство и республику от курдских партизан и сторонников шариата. Двое других были турецкими националистами, из тех, с которыми в 1979 и 1980 годах З. Демиркол сражался по ночам на улицах Стамбула, – но теперь их объединила идея защиты государства и тяга к приключениям. По мнению некоторых, все они с самого начала были агентами властей. А те, кто в страхе быстро спускался по лестнице, чтобы как можно быстрее покинуть Национальный театр, понятия не имели, кто они такие, так что решили, что это продолжение спектакля.