Давид Фонкинос - Шарлотта

Альфред, как ей кажется, страшно разгневан,

Сердито хватает женщину за руку

И тащит ее к дверям.

И вот они оба вышли на улицу, остановились рядом с Шарлоттой.

Женщина умоляла его непонятно о чем.

Наверняка говорила, что не может уйти под дождем.

Но Альфред оттолкнул ее – резко, бешено жестикулируя.

Наконец она подчинилась и понуро ушла.

Альфред стоял неподвижно, видно чувствуя облегчение.

Минуту спустя, обернувшись,

Он заметил Шарлотту.

Махнул ей, веля подойти.

Она перешла безлюдную улицу медленным шагом.

Что ты здесь делаешь? – холодно осведомился Альфред,

Заранее зная ответ.

Я хотела тебя увидеть… ты куда-то пропал.

Собиралась тебе написать… Наверно, я зря пришла…

Альфред колебался. Наконец предложил ей войти.

Сердце Шарлотты бешено заколотилось в груди:

Неужели она вернется в свое волшебное царство

В этой убогой каморке,

Где он, может быть, снова обнимет ее?!

А пока она села на краешек стула

И замерла в боязливом смущении.

Извинилась за то, что нарушила уговор,

Явственно ощущая, как он раздражен.

Ах, зачем она только пришла!

Вот теперь все и кончится, а виновата она.

Видно, так уж ей суждено – самой погубить свое счастье.

И все же она не сдалась и спросила Альфреда:

Эта женщина… кто она?

Не задавай мне вопросов, Шарлотта!

Ты слышишь: не делай так никогда,

Никогда!

Но сейчас я тебе отвечу:

Это моя невеста,

Она пришла за своими вещами, вот и все.

Мне кажется, тихо сказала Шарлотта, что ей было очень больно.

А если и так?

Я не обязан вникать в чужие страдания.

И, помолчав, добавил: но ты больше так не делай.

Что ты хочешь этим сказать?

Не приходи тайком, как сегодня.

Если будешь слишком настойчивой, ты меня потеряешь.

Ну прости же, прости! – повторила она

И тут же, расхрабрившись, спросила: а ты ее любишь?

Кого?

Ну… эту женщину…

Не спрашивай ни о чем.

Наша жизнь до того коротка, что времени жаль на подобные сцены.

Впрочем, раз уж ты хочешь знать, мы с ней давно разошлись.

Она явилась ко мне, чтобы взять забытую книгу.

Но даже если бы я с ней жил, все кончилось бы точно так же.

Шарлотта не очень-то поняла, что он имел в виду,

Но это теперь не важно.

Главное, ей хорошо в этой комнате, рядом с Альфредом.

Сколько раз в жизни людям даруется счастье?

Единожды? Дважды? А может, и никогда?

Шарлотту трясло от холода

Так, что стучали зубы.

И он наконец подошел, чтобы ее согреть.

Но почему он молчит,

Тогда как, похоже, был рад ее снова увидеть?

Шли минуты, он все так же молча любовался ею,

Как будто сам пожелал этой встречи,

Как будто все сделал, чтобы ее разыскать.

Все-таки непонятно…

Шарлотта терялась в бесплодных раздумьях:

Они все равно ни к чему не приводят,

Она хочет отдаться ему, вот и все.

На сей раз он ведет себя более грубо, чем прежде:

Хватает ее за волосы с яростной силой страсти.

Раскрытые губы Шарлотты жадно блуждают

По телу ее возлюбленного.

Она всеми силами хочет доставить ему наслаждение,

Неистовствует, теряет голову,

Задыхается от сумасшедшей надежды.

Теперь она, кажется, знает, чтό любит Альфред.

Наконец, пресытившись счастьем, Шарлотта заснула,

А он все глядел на лицо этой юной дикарки,

истомленной любовью.

Ну разве не стоило выжить ради таких мгновений?

И Альфред спрятал лицо в волосах Шарлотты.

Ему вспомнился образ с картины Эдварда Мунка:

«Голова мужчины в волосах женщины».

Альфред замер на миг, потом встал,

Подошел к столу и начал писать —

То ли поэмы, то ли бессвязные фразы,

Страницы, навеянные красотой.

Шарлотта вдруг открыла глаза,

Словно бурные мысли Альфреда ее разбудили,

И подошла к этим запечатленным мыслям.

Альфред ей сказал: это все для тебя.

Нужно, чтобы ты их читала, мысленно слушая Шуберта.

Да, да, да, отвечала она, уже думая об «Impromptus» [17].

Она начала читать, и слова устремились к Шарлотте:

Не всегда читатель стремится к словам, бывает и наоборот.

Особенно если это слова Альфреда, мощные, неукротимые.

Шарлотта мысленно отмечала самые важные фразы.

В них он говорил о ней, говорил о себе,

И это была история целого мира,

Шуберт, экспромт соль-бемоль мажор.

Они оба – бемоли отверженности. И мажор непреложных истин.

Ей хотелось оставить себе эту рукопись, но Альфред ее отобрал

И, схватив исписанные страницы,

Швырнул всю пачку в огонь.

Шарлотта горестно вскрикнула.

Почему так нежданно,

В одну секунду?!

Ведь он писал их часами!

Она плачет,

Она неутешна.

Никто еще не писал ей подобных слов,

И вот их уже больше нет.

Альфред обнял ее со словами:

Они есть и пребудут вечно,

Но не в грубой материальной форме,

А только в твоей памяти.

Они будут звучать и в музыке Шуберта,

В музыке, которая не слышна, но всегда будет петь в тебе.

И долго еще он ей объяснял красоту своего поступка:

Главное, что это было написано,

Остальное совсем не важно.

Нам больше нельзя оставлять следы для полицейских собак.

Наши книги, наши воспоминанья нужно хранить в себе.

В те же минуты во Франции один человек поднялся с постели

И взглянул на себя в зеркало.

Он давно уже не узнавал собственное лицо

И с трудом выговаривал свое имя: Гершель Гриншпан.

Семнадцатилетний польский еврей, покинувший родину,

жил в Париже.

Он только что получил от сестры отчаянное письмо:

Вся их семья внезапно, без предупреждений,

Была изгнана из страны.

Их увезли в лагерь для перемещенных лиц.

Жизнь Гриншпана давно уже стала сплошным унижением.

Так живут только крысы, говорил он себе.

И вот тем утром, 7 ноября тридцать восьмого года, он написал:

Я должен протестовать, чтобы весь мир услышал мой крик.

Взяв пистолет, он проник в посольство Германии

И, под предлогом назначенной встречи, прошел

в кабинет советника.

Позже начнут говорить, что мальчик сводил с ним счеты,

Что это интимная и сексуальная связь, которая скверно окончилась.

Но так ли все это важно?

В тот момент им владела лишь ненависть.

Эрнст фон Рат, третий советник посольства, бледнеет от страха:

Намеренья юноши не оставляют сомнений.

Однако, решившись убить, он дрожит,

Его руки взмокли от пота.

Эта сцена, кажется, будет длиться вечно,

Однако это не так.

Он наконец стреляет —

Стреляет в немца в упор,

Всадив в него несколько пуль.

Советник падает головой на стол,

Ударившись виском.

Кровь капает на паркет,

Стекается в лужу у ног стрелявшего.

В кабинет ворвались офицеры.

Убийца даже не думал бежать.