Давид Фонкинос - Шарлотта

Кабинет был завален стопками – нет, просто горами книг.

Шарлотта разглядывала отца:

Тот походил на безумца, бормотал какие-то формулы,

Ничто не могло отвлечь его на этом пути к познанию,

Никто – на пути к признанию.

Он только что стал профессором Берлинского университета —

Это высшее достижение, сбывшаяся мечта,

Но, похоже, Шарлотту это не радовало.

По правде сказать, ей теперь было трудно выражать свои чувства.

В школе Принцессы Бисмарк [1]у нее за спиной шептались:

Нужно быть с Шарлоттой поласковей: у нее умерла мама.

Умерла ее мама умерла ее мама умерла ее мама…

К счастью, школьное здание выглядело уютным,

В нем широкие светлые лестницы. Это место, где боль утихает.

Шарлотта была довольна, что может ходить туда ежедневно.

Я тоже долгие годы спустя прошел по этой дороге,

Прошел много раз, по ее следам,

Туда и обратно, тем же путем, что маленькая Шарлотта.

И однажды я пришел в ее школу.

По вестибюлю бегали девочки.

Мне подумалось: вдруг Шарлотта еще бегает вместе с ними?

В приемной меня встретила дама – советник по педагогике,

Очень любезная женщина, она назвалась Герлиндой.

Я объяснил ей причину моего появления в школе.

Похоже, она не удивилась,

Повторила задумчиво следом за мной: Шарлотта Саломон…

О, конечно, мы знаем о ней.

И вот начался мой долгий визит,

Обстоятельный, ибо мне было важно буквально все.

Герлинда превозносила достоинства этой школы,

Следя за моей реакцией и за моим волнением.

Но самое главное ждало меня впереди:

Она предложила осмотреть пособия по естествознанию.

Зачем?

Да ведь они относятся к тому самому времени.

Вы погрузитесь в атмосферу начала двадцатого века,

В школьный мир Шарлотты, сохранившийся до наших дней.

Мы прошли по темному, пыльному коридору,

Поднялись на чердак, где стояли звериные чучела,

А в банках целую вечность пребывали в спирту насекомые.

Потом на глаза мне попался скелет.

Смерть, неотступный рефрен моих поисков…

Шарлотта уж точно его изучала, объявила Герлинда.

Я стоял перед ним почти век спустя после моей героини,

В свой черед изучая строение человеческого костяка.

Под конец меня привели в превосходный актовый зал.

Группа девочек там позировала для общего классного снимка.

Поощряемые фотографом, они расшалились вовсю,

Давая ему возможность запечатлеть радость жизни.

Я вспомнил увиденный мною снимок класса Шарлотты.

Он был сделан не в этом зале, а в школьном дворе.

Довольно унылый снимок —

Все девочки напряженно уставились в объектив.

Все, кроме одной, —

Глаза Шарлотты были устремлены куда-то в сторону.

На что же она глядела?

Какое-то время Шарлотта жила у дедушки с бабушкой,

В детской комнате своей мамы.

Но это вносило смятение в мысли бабушки:

Она начинала путаться во времени.

Внучка с лицом ее старшей дочери…

Внучка, носящая имя младшей…

По ночам, замирая от страха, бабушка часто вставала:

Ей нужно было убедиться, что Шарлотта спокойно спит.

Шарлотта стала строптивым подростком.

Отец нанимал ей гувернанток, она их усердно третировала,

Ненавидя всех тех, кто пытался ее воспитывать,

Особенно фройляйн Штагарт,

Глупую и вульгарную дылду.

Шарлотта – самая невоспитанная из всех моих подопечных! —

Сетовала фройляйн.

К счастью, во время одной из экскурсий она свалилась

в расселину —

Сломала ногу, завопила от боли.

Шарлотта была в восторге: наконец-то пришло избавленье!

Но зато с фройляйн Хазе все пошло совершенно иначе:

Шарлотта сразу влюбилась в нее.

Поскольку Альберт весь день отсутствовал,

Фройляйн Хазе практически здесь поселилась.

Когда она мылась, Шарлотта тайком подглядывала за ней.

Ее завораживал пышный бюст гувернантки,

Она никогда не видала таких внушительных грудей.

У ее матери они были совсем малюсенькие.

А у нее самой, интересно, какие будут?

Ей ужасно хотелось узнать, что же все-таки лучше?

На лестнице, встретив соседа-ровесника, она задала ему

этот вопрос.

Он изумленно воззрился на девочку

И наконец ответил: лучше уж пышные.

Стало быть, повезло фройляйн Хазе, хоть она не так уж красива.

Лицо у нее одутловатое,

И над верхней губой растут волоски,

Чтоб не сказать усы.

С этим Шарлотта вновь обратилась к соседу:

Что лучше – пышные груди плюс усики над губой

Или малюсенькие грудки плюс ангельское личико?

Мальчик сперва помолчал,

Потом серьезно ответил: второй вариант предпочтительней,

А затем удалился, не прибавив ни слова.

С тех пор он всегда конфузился при встрече со странной соседкой,

А Шарлотту, напротив, совершенно утешил его ответ.

Ее успокоил тот факт, что мужчины не смотрят на фройляйн.

Она пылко любила свою гувернантку и боялась ее потерять.

Ей хотелось, чтобы никто не любил фройляйн Хазе —

Никто, кроме нее самой.

Первое Рождество без матери.

Только бабушка с дедом, холодные, как никогда.

В гостиной стоит непомерно огромная, пышная елка.

Альберт расстарался – купил самую высокую и красивую,

Конечно, для дочки, но также и в память о покойной жене.

Франциска Рождество обожала,

Могла часами украшать елку.

Для нее это был самый радостный праздник в году.

Но сегодня у елки унылый вид,

Словно она соблюдает траур, как и люди вокруг.

Шарлотта разворачивала подарки,

Изображая под взглядами взрослых

Маленькую счастливую девочку,

Играя роль, как в театре, чтоб разрядить атмосферу

И разогнать грусть отца.

Им больнее всего от тишины.

На Рождество мать часами могла играть на рояле,

Исполняя церковные песнопения,

Но сегодняшний вечер прошел без этих мелодий.

Шарлотта часто поглядывала на рояль,

Но не могла заставить себя прикоснуться к нему.

Ей все еще чудились мамины руки на клавишах.

Прошлое продолжало жить под крышкою инструмента,

И казалось, рояль способен ее понять,

Может с ней разделить ее горе, —

Ведь он тоже осиротел, как и она сама.

Каждый вечер Шарлотта видела на пюпитре раскрытые ноты.

Это была последняя пьеса, исполненная ее матерью.

Музыка Баха.

Так, в тишине, пройдет еще много рождественских праздников.

Тысяча девятьсот тридцатый год —

Время отрочества Шарлотты.

Люди о ней судачили: она, мол, живет в своем мире .

Жить в своем мире – чем же это чревато?

Мечтами и, несомненно, поэзией,

Но притом еще необычной смесью отвращения и блаженства.

Шарлотта могла страдать и смеяться одновременно.

Ее понимала лишь фройляйн Хазе – вот кто не требовал слов.