Джоан Робинсон - Когда здесь была Марни

Анна улыбнулась. Да, ей действительно полегчало. Она как будто сбросила тяжелый груз. Они с Марни побежали обратно через поля, и она чувствовала себя легкой, как ветер. И даже когда их пути разошлись и она одна продолжила путь домой с добытыми грибами в кульках, лицо ее то и дело расплывалось в улыбке, сияя простой радостью жизни.

На углу она заметила Сандру, стоявшую с двумя или тремя другими детьми.

– Психованная! Психованная! – заметив Анну, закричала Сандра. – Моя мама говорит, она из психушки сбежала! Бродит по берегу и сама с собой разговаривает! Она моего маленького кузена до смерти напугала. Взяла налетела на него посреди болота! Тетя тоже говорит – носилась как полоумная! – Сандра повернулась к младшему мальчику в голубом полиэтиленовом плаще, стоявшему подле нее. – Вот эта самая девочка, да, Найджел?

Малыш с серьезным видом кивнул.

Анна промчалась мимо, не обращая внимания.

Сворачивая на дорожку к домику Пеггов, она еще слышала голос Сандры:

– Психованная! Полоумная!

Ей было все равно. Она даже не рассердилась.

Теперь Анна и Марни встречались почти каждый день. Обычно – на берегу, в дюнах, но однажды снова отправились рано поутру за грибами, только не на дамбу, а в другое место. Марни не хотела больше приближаться к заброшенной мельнице. Анна спросила было почему, но Марни притворилась, будто не слышала, и убежала вперед.

Пробираясь меж дюнами в поисках кроликов, бегая в отлив по плотному песку, они все ближе узнавали одна другую. Анна все рассказывала Марни про свою домашнюю жизнь. О Пеггах, как выяснилось, она говорить пока не могла. Просто забывала о них, пока была с Марни. Та в свою очередь рассказывала Анне о своих родителях. Ее отец, служивший в военном флоте, дома бывал нечасто. Мать – та самая красавица в голубом платье – большей частью проводила время не в Литл-Овертоне, а в Лондоне. Так Анна выяснила, что Марни в основном жила в Болотном Доме одна. С нянькой и двумя служанками – Лили и Этти.

– Понимаешь, – говорила Марни, – пока они сплетничают на кухне и балуются гаданием, мне везет: я могу выбираться из дома и хожу где хочу, а они даже не замечают. – Она плясала и прыгала на песке, преувеличенно изображая веселье. – Зато как здорово, когда приезжают остальные! Мама такая красивая, все говорят ей об этом, а я горжусь… И папа тоже очень красивый. И такой добрый. Ты даже не представляешь, какие они у меня добрые! Я иногда думаю – я, наверное, самая счастливая девочка на всем свете…

– Я тоже так думаю, – сказала Анна.

– А теперь у меня еще и ты есть, поэтому я совсем счастливая стала! – И Марни обхватила Анну за пояс. – Ты понятия не имеешь, как я мечтала: вот бы появился кто-то, чтобы нам вместе играть! Давай ты со мной всегда-всегда будешь дружить?

И она нипочем не могла успокоиться, пока они не начертили круг на песке и, взявшись за руки, не поклялись в вечной дружбе. Анна точно никогда в жизни своей так счастлива не была.

– Смешно даже, – как-то раз поведала ей Марни. – Мне кажется иногда, я много лет только и ждала, пока ты появишься!

Анна подняла голову. Она стояла на четвереньках и возилась в песке, стараясь изменить русло маленького ручья.

– Знаю, – сказала она. – Мне тоже кажется, что я много лет мечтала сюда попасть. Куда бы направить этот ручей?

– Давай вот сюда! – ответила Марни, приглаживая стену песчаного замка, который достраивала. – Пусть сад кругом обтекает! – И добавила то ли в шутку, то ли всерьез: – Это будет наш дом. Я его для нас строю. Мы будем в нем жить – только ты и я!

Они играли на дальней стороне заболоченной низины, где заросли болотных трав и морской лаванды сменялись плотным песком. Здесь во время отлива они без устали направляли ручейки, строили из песка и грязи целые игрушечные деревни. Всякий раз, когда строительство очередного домика подходило к концу, Марни разбивала при нем сад. Делала кусты из побегов морской лаванды, обрамляла дорожки колокольчиками. Очередной прилив все это смывал. Ничуть не расстраиваясь, Марни опять бралась за работу. Анне всегда было чуточку жалко порушенных трудов.

– Мы будем жить сами по себе, – мечтала Марни, выглаживая крышу. – И никаких горничных не будем держать!

Анна попросила:

– Расскажи мне при Лили и Этти.

Марни села на корточки и скорчила гримасу.

– Они, по-моему, вполне ничего… Лили – та вообще славная. Она жарит картошку ломтиками и мне в постель иногда подает. Этти иногда вредничает. У нее скверный характер, она любит людей пугать.

Марни вылепила из песка навершие для каминной трубы, поставила наверху. И проговорила со вздохом:

– Раньше они были забавными, но теперь все не так. У Этти был дружок, он служил в армии и ей письма писал. Она тогда все время довольная ходила. А потом он, кажется, писать прекратил. Я не уверена, но, по-моему, он Лили вместо нее писать начал… В общем, Этти здорово подурнела и теперь сердится без конца. Они с Лили даже подрались разок в кухне. Нэн спустилась туда, смотрит, обе в слезах и Лили жалуется, что Этти ей волосы выдрала, а Этти – что Лили у нее дружка увела. Жуть, короче!

Она посмотрела на Анну, округлила глаза. Опять взялась за лопатку.

– А дальше? – спросила Анна. – Дальше что было?

– В общем, они давай орать одна на другую, а Нэн им и говорит, мол, если сейчас же не замолчат, она их обеих под увольнение подведет. Расскажет маме, когда та приедет, и мама их выставит. Только, по-моему, Нэн не хочет, чтобы Этти выгнали, потому что она очень хорошо на спитом чае гадает. А я не хочу, чтобы выгнали Лили. Она мне иногда истории рассказывает… и картошку ломтиками в постель подает. Так что я и говорю Нэн: «Не надо выгонять Лили!» Глупо, конечно, потому что Нэн поняла, что я подслушивала. Я на лестнице пряталась. Ну и…

Она замолкла и содрогнулась.

– И что? – спросила Анна.

– И она ужас как рассердилась!

На лице Марни промелькнуло страдальческое выражение, которого Анна прежде не видела. Ей стало любопытно.

– И что она сделала?

– Что всегда. Ты же никому не расскажешь? – Анна покачала головой, и Марни продолжила: – Она схватила меня за руку выше локтя, вот тут, больно… И сказала, чтобы я не смела болтать, когда все приедут, потому что она про это непременно узнает, и заставила пообещать. Потом увела меня наверх и стала причесывать. Она всегда так делает. Она ужасно царапает щеткой, все время говорит: «Не смей болтать, поняла?» – и лупит меня щеткой по голове, так больно! А иногда еще начинает волосы на щетку наматывать, чтобы запутались, и потом расчесывает узлы… Это чтобы никто не сказал, что она мне нарочно больно делает, понимаешь? Но я-то знаю! Я даже плачу иногда, так больно она волосы дергает…