Филип Казан - Аппетит

– Ты, засранец, поиграл с моим рецептом каплуна, так?

Зохан не замедлил шага, но в тусклом свете лампы его лицо стало похоже на кошмарный хирургический инструмент: какую-нибудь штуковину для разбивания костей или для отрезания зараженных гангреной частей.

– Я… да. Простите, маэстро.

– Ты убрал сахар.

– Мне показалось, там не нужно сахара. Не стоило мне выделываться.

– А черемуха: она откуда взялась?

– Я подумал, что… – В поисках слов я облизнул губы, воскрешая в памяти ощущение щиплющего рот черемухового сока. – Я подумал, что терпкость может стать приятной оболочкой для мяса, после того как я натер его салом с корицей…

– Сало и корица! Сало и чертова корица! Кто тебя научил так делать, а?

– Никто. Я иногда так готовлю. Такое простое блюдо, маэстро: всего пара каплунов! Я не думал, что они причинят какой-то вред.

Зохан зафыркал. У меня внутри все перевернулось, однако в этом звуке слышалась теплота. Поразительно, но маэстро, кажется, растерял всю злость.

– Не причинит вреда, ты говоришь? Это зависит от того, что ты называешь вредом, Плясунья. Если мессер Лоренцо облизывает губы и пальцы после того, как обглодал последнюю косточку твоего каплуна, я бы сказал, что в этом нет вреда. – Он хохотнул коротким резким лаем. – Сказать тебе, что я готовил для тебя, милый Плясунья? – (Я неохотно кивнул.) – Хорошо. Ничего. Я не готовил для тебя ничего. Я ожидал, что ты испачкаешь исподнее и сбежишь – или сдашься. Сам себя закопаешь в луке. А тем временем мессер Лоренцо забывает о своем последнем увлечении, так? Он забывает, а я потихоньку от тебя избавляюсь. Ты возвращаешься к своему дяде с парочкой отличных баек, а я возвращаюсь к работе. С тех пор как ты появился, мою кухню трясет, будто телегу со сломанной спицей. Мои мальчики все как один стараются донести на тебя или воткнуть тебе в спину нож.

– Это правда, – признал я.

– Ага, не особенно удивлен, а?

– Я знаю, что они меня ненавидят.

– Опять нос задираешь. Они ненавидят меня , и это правильно, так и должно быть. А тебя они просто боятся.

– С чего бы кому-то меня бояться?

– Ты тупой, Плясунья? Они боятся тебя, потому что ты свалился на них, словно сам архангел, – ты прямиком попадаешь на хорошую работу, а при этом тебе до сих пор мамаша зад подтирает.

– Моя мать…

– Умерла, я знаю. Такова жизнь, как говорится. Так что… – Зохан остановился и притянул меня к себе, так что мы оказались лицом к лицу. – Должен ли я понимать, что ты не собираешься бояться? Потому что если собираешься, то мы идем не в том направлении. – Он развернул меня, твердо, чтобы я оказался лицом к кухням и задней двери, потом легонько встряхнул. – Мессер Лоренцо – Лоренцо Великолепный – облизал пальцы после твоего каплуна перед синьором Торнабуони, мессером Томмазо Содерини и епископом Пистойи. Потом он спросил меня, я ли это приготовил. Поскольку я честный человек и поскольку там был епископ и смотрел прямо на меня, я сказал: «Нет, это готовил юный Нино Латини». И знаешь что? Он совсем забыл про тебя. «Из таверны „Поросенок“», – сказал я. Тогда он припомнил. И попросил привести тебя лично. Надо было мне держать рот на замке и отослать тебя обратно в «Поросенок», в то место, где ты прятался от твоего жирного дядюшки, когда я тебя нашел. Но я этого не сделал. Я напомнил ему, кто ты такой.

– Спасибо вам, – сказал я так искренне, как только мог, учитывая, что мои зубы стучали от пережитого потрясения.

– Не благодари меня, мальчик. Своих каплунов благодари. – Он придвинулся совсем близко к моему лицу, так что почти коснулся своим носом моего. – Ты думал, я позволю тебе лезть в мою еду? – спросил он. – Ты и вправду ожидал, что сможешь послать свою стряпню на хозяйский стол так, чтобы я этого не заметил? Я пробую все, что выходит с моей кухни, мальчик. Все. Я мог отдать твоих каплунов на съедение хозяйским собакам, вот так быстро. – Зохан щелкнул пальцами у меня над ухом. – Но это было бы зряшной тратой подноса прекрасной еды, Плясунья. Теперь ты пойдешь говорить с мессером Лоренцо, и, когда ты вернешься на кухню, люди начнут тебя бояться – теперь уже по-настоящему. И знаешь что? Они тебя начнут еще и немножко ненавидеть. Потому что я собираюсь сделать тебя своим заместителем. Мессер Лоренцо будет этого ожидать, и я говорю тебе об этом сейчас, чтобы ты не обмочил штаны перед всей честной компанией.

– Но у вас же есть заместитель…

– Тино? Вот ему не повезло. Ты не найдешь Тино, когда вернешься от высокого стола.

– Вы просто вышвырнете его?

– Почему нет? Он десять лет проработал у меня под боком и ни разу не добавил ни единой лишней перчинки к моим рецептам. Он ни разу не сделал ничего непоправимого, но также никогда не заставил никого вычистить тарелку пальцем. Но если тебе это так не нравится, то можешь рысью бежать домой прямо сейчас. Через черную дверь, вместе с Тино. Или можешь пойти со мной к Великолепному.

Я посмотрел в начало коридора, куда проливался свет из кухни. Вдалеке большая дверь, которая выходила на улицу, закрылась с почти ощутимым уханьем потревоженного воздуха. Спереди, с другого конца коридора, доносился низкий гул голосов и запахи свечей, благовоний и еды. В этот момент из-за угла появился мальчик-подавальщик и трусцой пробежал мимо нас, неся серебряное блюдо с горой костей: остатками жареного козленка, которого я отослал к столу раньше.

– Весь ушел, – отметил Зохан. – Из твоих, наверное. А, да ладно: куча баек для малышей в «Поросенке». Выметайся давай, если не можешь определиться.

– Но я уже определился. Вам придется учить меня, маэстро. И бить своей ложкой – часто. Чтобы ребята не слишком на меня обижались.

– До полусмерти изобью, – кивнув, пообещал Зохан. – Так что, мы идем?

– Да, маэстро. Если вы меня научите всему, что знаете сами.

– Условия пошли, Плясунья? С каких пор существо вроде тебя ставит условия?

– С тех пор, как Великолепный облизал пальцы после еды, которую я приготовил, маэстро.

– Ты, мелкое дерьмо… – Зохан нахмурился, потом выхватил ложку из-под мышки и влепил мне мощный удар по виску. Я отскочил, потирая голову. – И что ты говоришь?

– Спасибо, маэстро! – почти выкрикнул я.

– Ты меня проклянешь, прежде чем поблагодаришь, мальчик.

– Да, маэстро!

– Но когда ты будешь меня благодарить, то сделаешь это от всей своей бессмертной души.

– Обязательно, маэстро.

– Тогда давай уже уладим это дело.

Все дни с тех пор, как я пришел во дворец Медичи, каждый раз, когда блюда для обеда и ужина покидали кухни, словно торговый флот, отходящий из какого-нибудь индийского порта, я воображал, как они уплывают прочь, покачиваясь – движимые крепкими ногами подавальщиков и подавальщиц, – к обширному, полному свежего воздуха пространству, похожему на неф собора, которое, конечно же, битком набито небольшой армией чрезвычайно голодных благородных господ. Когда мы оставили позади помещения слуг и поднялись по лестнице из мрамора с прожилками, окаймленной бюстами и увешанной картинами, мое волнение возросло. Но когда Зохан впихнул меня в открытые двери зала, как он это называл, ткнув ложкой мне в почки с большей силой, чем было действительно необходимо, я понял, что самые лихорадочные из моих мечтаний оказались… заурядными. Зал был длинный – наверное, на половину длины дворца. Пять высоких арочных окон смотрели на тусклые огни Виа Ларга, еще два выходили на маленькую церковь Сан-Джованни на Виа де Гори. За длинным столом сидели люди, громыхая тарелками и переговариваясь громкими от вина голосами.