Стелла Гиббонс - Неуютная ферма

– Не всем нам одинаково везет, – весело сказала Флора. – Тебе и впрямь стоит поехать с ним. Отдохнуть после… после всего, что произошло на ферме. Ты взбодришься, и все такое. А потом сможешь развеяться за границей, посмотреть достопримечательности – старинные церкви и тому подобное. О ферме можешь не беспокоиться. Рувим отлично о ней позаботится и будет каждый месяц присылать тебе деньги на развлечения.

– Амос… – прошептала Юдифь. Чувствовалось, что нити, связывающие ее с прошлым, рвутся одна за другой, но все еще держат.

– Я бы из-за него не тревожилась, – бодро заметила Флора. – Он наверняка уже в Америке с преподобным Элдерберри Шифтглассом. Когда соберется назад, известит. Не думай о нем. Радуйся жизни, пока молода.

Очевидно, именно этим и собиралась заняться Юдифь. Усаживаясь в авто доктора Мёделя, она выглядела совершенно преображенной и обновленной. Даже если сделать скидку на ее привычку раздувать любые свои переживания втрое, надо было признать, что она чуточку повеселела.

На прощание Флора пообещала проследить, чтобы в клинику отправили три грязные красные шали и мешочек ржавых шпилек (весь гардероб Юдифи), а также деньги на ближайшие шесть месяцев. Она ничуть не сомневалась, что доктор Мёдель распорядится ими разумно.

Итак, одной заботой стало меньше, и Флора, провожая глазами докторский автомобиль, чувствовала самую искреннюю радость.

С такой же радостью и еще каким-то чувством, подозрительно напоминающим нежность, она, возвращаясь со станции, увидела впереди очертания фермы «Кручина».

Был чудесный теплый вечер. Лучи солнца, как часто бывает летом в предзакатное время, тяжелыми золотыми стержнями пробивались через зеленые туннели листвы. Ни облачка не было в темнеющем небе, и тени, наползавшие из леса, придавали всей округе какую-то особенную мягкость.

Сама ферма уже не походила на зверя, изготовившегося к прыжку. Впрочем, у Флоры, не имевшей обыкновения видеть сходство там, где его нет, такого сравнения не возникало и раньше. Просто ферма выглядела грязной, унылой и жалкой, и, когда мистер Клоп заметил, что она точь-в-точь изготовившийся к прыжку зверь, у Флоры не хватило духу возразить.

Теперь дом не выглядел унылым и жалким. Чисто вымытые окна горели закатным золотом, почти на каждом висела крахмальная клетчатая занавеска. Двор вымели, и какой-то заботливый человек (а именно Ездра, носивший в сердце тайную страсть к сельскому хозяйству) прополол и окучил огород, так что теперь там стройными рядами цвели бобы.

«Я, – просто подумала Флора, глядя из тарантаса на дом, – сделала это своим маленьким топориком» [32] Намек на историю из детства Дж. Вашингтона. Маленькому Вашингтону подарили игрушечный топорик, и он, играя, срубил любимую вишню отца. Разгневанный отец строго спросил, кто срубил вишню, и Джордж, несмотря на боязнь наказания, честно ответил: «Это сделал я своим маленьким топориком». . И радость раскрылась в ее сердце, словно цветок.

Однако, глянув на глухо закрытое окно прямо над кухней, Флора вновь помрачнела. Комната тети Ады. Тетя Ада, душа «Кручины», загнана в угол, но не смирилась. Так может ли она, Флора, поздравлять себя с победой и думать, что работа почти завершена, если тетя Ада Мрак по-прежнему вынашивает неведомые планы у себя в башне?

– Ваш ужин на столе, милочка, – сказала миссис Муривей, распахивая ворота, чтобы Рувим мог завести Аспида во двор. – Холодное мясо и салат. Я ухожу домой. Да, и еще бланманже. Розовое.

– Чудесно! – со вздохом удовольствия проговорила Флора, выбираясь из тарантаса. – Спасибо, миссис Муривей. Мисс Юдифь сегодня не вернется, она какое-то время пробудет в Лондоне. Тут все было хорошо?

– Она бормотала что-то ужасное про отъезд мисс Юдифь. – Миссис Муривей понизила голос и покосилась на закрытое окно. – Мол, теперь она точно одна в сарае. Сказала, что Рувима не считает. Ну понятно, не считает, он ведь самый лучший из всех. Хотя, надо отдать ей должное, кушала она хорошо. На обед съела три порции мяса и две – пудинга. Каково? Впрочем, что болтать попусту? Доброй ночи, мисс Флора. Буду здесь завтра ровно в восемь.

И она ушла.

В кухне на столе уже горела лампа, озаряя свежие розы в банке из-под джема. К банке кто-то прислонил письмо от Чарлза, и на конверте лежали тяжелые, круглые тени роз. Это было так красиво, что Флора мгновение любовалась натюрмортом, прежде чем распечатать письмо.

Погода по-прежнему стояла чудесная; Флора и остальные надеялись, что она продержится до свадьбы Эльфины, назначенной на четырнадцатое июня, когда отмечают день середины лета.

Подготовка к приему была теперь главной заботой Флоры. Она не хотела, чтобы Эльфине и ее брату пришлось краснеть, поэтому отправилась к Рувиму и без обиняков попросила денег на то, чтобы украсить дом и приготовить угощение. Рувиму мысль устроить прием на ферме явно пришлась по сердцу, и он дал Флоре тридцать фунтов с наказом не скупиться, но добавил, выразительно глянув на потолок:

– А как быть со старухой?

– Предоставь это мне, – решительно ответила Флора. – Я думаю, как с нею поступить. А пока отправлюсь за покупками. И кстати, обязательно нужны эти венки из живохлебки на портретах? Я боюсь, как бы запах не подействовал плохо на Ранетту и Мириам. Они обе такие возбудимые.

– Не я велел их повесить, а бабушка. Делай что хочешь, кузина Флора. Я буду только рад, если их не станет.

Итак, с его разрешения Флора начала готовиться к приему.

Дни проходили в приятных хлопотах. Флора трижды ездила в Лондон: она заказала себе к свадьбе новое платье, и его надо было мерить. Миссис Смайли собиралась вернуться из-за границы только пятнадцатого июня, так что дом номер один по Маус-Плейс стоял запертый. Джулия уехала в Канны. Клод Харт-Харрис был у себя в Чизвике, куда каждое лето удалялся на месяц, поскольку там-то уж в это время никого знакомых не встретишь. Однако Флора ничуть не скучала без общества. Она обедала в приятном одиночестве.

Между примерками и присмотром за поистине грандиозной генеральной уборкой (первой за сто лет) Флора пристально следила, как идут дела у мистера Клопа и Ранетты. Она думала, что лучше бы им пожениться, но понимала, что интеллектуалы к этому не склонны. И все же ей менее всего хотелось бы увидеть Ранетту с внебрачным ребенком.

Однако мистер Клоп в конце концов сделал-таки предложение. Черт побери, сказал он, Д.Г. Лоуренс был прав, говоря, что между мужчиной и женщиной должно быть нерассуждающее, тягучее, тоскливое, горькое нутряное напряжение, а как его достичь, если не в долгой монотонности брака? Ранетта тут же согласилась и теперь с большим удовольствием выбирала себе кастрюльки. Так что и у них все было хорошо. Они решили пожениться как-нибудь на выходных в Лондонской ратуше, а прием устроить четырнадцатого вместе с Эльфиной.