Тим Тарп - Захватывающее время

– Нужно где-то раздобыть горючки, – говорю я, когда Эйми вылезает с водительского сиденья.

Она говорит:

– И в самом деле, – и смотрит на мою машину, как на надоедливого человека, испортившего хорошее настроение. – Тут, в паре кварталов, есть магазин. Я подвезу тебя.

– А как же оставшаяся часть твоего маршрута?

– С этим все в порядке. Закончу сама. Думаю, тебе нужно скорее вернуться домой.

Но я тверд:

– Ни за что, Капитан. Я сказал, что помогу тебе, и Спецагент Угроза отвечает за свои слова. Как поняли меня?

Ее глаза снова загораются.

– Отлично.

– Нет, ты должна сказать: «Прием подтверждаю». Скажи: «Прием подтверждаю, отбой».

Она смотрит вниз, светлые ресницы скрывают от меня ее глаза.

– Прием подтверждаю, – говорит она, – отбой. Еще час уходит у нас на то, чтобы разбросать все газеты, и все это время я пытаюсь поддерживать в ней бодрый дух, но к концу маршрута мы оба немного сникаем, потому что знаем: время истекает. Она должна вернуться в свой пустой дом, а я – к гневу мамы и Гича.

По дороге мы заезжаем в магазин за парой галлонов топлива, и я покупаю нам пончики и напиток из клубники и гуавы. Залив бензин в мою машину, мы стоим на улице, и выражение на лице Эйми такое, будто мы расстаемся после первого свидания, и она гадает, поцелую я ее на прощание или нет.

– Знаешь, Эйми Файнки? – говорю я. – У меня была жуткая ночь, до того, как ты пришла и нашла меня.

Она, судя по виду, хочет что-то сказать, но не может подобрать нужных слов. Поэтому я продолжаю:

– Где ты обычно обедаешь по понедельникам? Она отвечает:

– В кафетерии. – Понятно. Где еще может обедать энергичный ботаник?

Я говорю:

– Ууу, это неправильно.

– Разве? – говорит она.

Вижу, что она чувствует себя так, будто брякнула глупость, поэтому объясняю:

– Я в том смысле, что неправильно не то, что ты там обедаешь. Я имею в виду, что кормят там стремно. Я бы каждый день ел в кафетерии, если бы еда там была получше.

– По понедельникам у них пицца, – говорит она.

– Да? – удивляюсь так, будто это главная новость года. – Я большой спец по пиццам. А давай встретимся у южного входа, вместе съедим пиццу и оживим в памяти наши подвиги на почве доставки газет?

– Ты серьезно? – Она смотрит на меня так, словно я ее разыгрываю.

– Буду там сразу после алгебры.

– Я тоже, – говорит она. – То есть, не после алгебры, а после матанализа, ой, нет, после французского. Я совсем запуталась.

Я протягиваю ей руку.

– Пожелай мне удачного возвращения домой. Удача мне понадобится.

– Удачи, – говорит она, причем настолько искренне, что мне хочется верить в то, что ее пожелание поможет.

Почему я называю своего отчима Гичем? Все просто. Его настоящее имя Гарт Исли, и поэтому я, понятно, стал называть его Гисли, потом это сократилось до Гист, потом – до Гичи и в конечном счете стало Гичем. Что идеально ему подходит, это очень похоже на то, как он выглядит: Ги-и-ич почти как дри-и-ищ.

Он появился, когда мне было восемь, и поверьте, я был не в восторге, когда мы к нему переехали. Холли же считала это событие самым радостным в своей жизни. Как будто она совсем не скучала по папе. Она была счастлива, что теперь у нее есть бассейн на заднем дворе и можно пригласить в гости всех самых популярных школьных выскочек, которые до этого относились к ней с пренебрежением.

Мама изменилась после того, как они с Гичем поженились. Стала тратить огромные деньги на прически и косметику. Она остригла волосы. Выбросила джинсы и стала одеваться по гламурным журналам. Думаю, она никогда не испытывала к Гичу сильных чувств. Я не видел, чтобы она сидела, прильнув к нему на диване, или ерошила ему остатки волос, или игриво щипала его за тощую задницу, или танцевала с ним на залитом лунным светом патио под Джимми Баффета. Все это исчезло после того, как она выпнула из дома папу.

Этим утром она обязательно примет сторону Гича. И они выступят против меня единым фронтом. К счастью, у меня от большой упаковки, купленной ночью, еще осталась парочка банок. Пиво теплое, но ничего страшного. Я же пью его не для того, чтобы освежиться.

Когда я добрался до дома, солнце уже встало. Длинный у меня получился день или два – не знаю, как считать. Осталось ополоснуть рот зубным эликсиром, который я держу в бардачке. Вероятность, что мне удастся просочиться в дом незаметно, стремится к нулю, но я все равно попытаюсь. Тихо, как вор-домушник, я открываю парадную дверь, беззвучно закрываю ее за собой и поднимаюсь наверх так, что не скрипнет ни одна половица. Моя комната, сулящая мне безопасность, находится в конце длинного коридора, но я благополучно добираюсь до нее. И как только я начинаю стаскивать ботинки, дверь моей комнаты распахивается настежь.

Первой начинает мама.

– Где вы были, мистер? И даже не пытайся убедить меня, что ты ночевал у друга. Мы уже всех обзвонили, в том числе и больницы между нашим домой и домом твоей сестры.

Несмотря на розовую пижаму, она выглядит как разъяренный питбуль. Хорошо, что она предупредила меня об обзвоне друзей – ведь именно на эту линию защиты я настраивался. Ладно, не страшно. Что-нибудь близкое к правде сработает даже лучше.

– Я катался по городу, – говорю я. – Было поздно, и у меня кончился бензин, поэтому…

– Звонила твоя сестра. – Мама делает паузу, чтобы я проникся всем трагизмом ситуации. Я понимаю, что лучше молчать до тех пор, пока не станет ясно, какие конкретно обвинения против меня выдвигаются.

Она продолжает:

– Я в растерянности, Саттер. Как мне поступить с человеком, который сначала пытался украсть у своего зятя дорогую бутылку виски, а потом едва не сжигает дом сестры, тот самый, на который она столько лет горбатилась?

Горбатилась? Не знаю, откуда мама это взяла. Хотя если считать, что увеличение сисек – а ведь именно благодаря им Холли вышла за Кевина и теперь живет в его большом доме – это тяжкий труд, тогда да. Понятно, что сейчас не время упоминать об этом, так что мне остается одно: с максимальной убедительностью заявить, что бутылку я не крал.

Однако меня никто не слушает. Гич выдает любимое:

– Я скажу, что делать с таким человеком: отдать в военную школу!

На этот раз ему не требуется много времени, чтобы завести старую пластинку. Обычно же проходит несколько раундов, прежде чем он начинает стращать меня военной школой.

– Нужно, чтобы он понял, что такое дисциплина, – продолжает он, говоря обо мне в третьем лице, как будто я не сижу перед ним. – Нужно, чтобы он понял ценность чужой собственности. Опытный, жесткий сержант-строевик вобьет в него все эти важные понятия.

– С каких это пор строевики начали заботиться о частной собственности левых людей? – интересуюсь я. – Я думал, они заточены только под то, чтобы максимально разрушать индивидуальность. На лбу Гича взбухает вена.