Array Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века

– В деревне еще остались ребятки? – спросила она.

Аймо открыл глаза, жена продолжала смотреть на седую ресницу.

– Ребенок Кайхуа уже должен пойти в школу. – Женщина улыбнулась, из горла послышался свист.

– Он какой-то большой и странный, что-то с головой не так, думаешь, Кайхуа отправит его в школу? – Учитель Аймо опять закрыл глаза.

Матушка хотела вырвать эту седую ресничку, ее пальцы как два сухих сучка осторожно приблизились к его глазу, веко вздрогнуло, и муж отдернул голову.

– Тебе надо сходить к Кайхуа, она должна согласиться, – предложила жена.

Его глаза открылись, в них вновь загорелся огонек жизни.

Во дворе у Дэн Кайхуа выросло дерево цедрелы необъятной толщины. Три года назад по весне Дэн Кайхуа вбила там деревянный столб из цедрелы, чтобы привязывать к нему своего ребенка по имени Дуаньдуань. Кто бы мог подумать, что на следующий год столб даст побеги! Молодые ветви быстро тянулись вверх. Прошло две весны, и столб превратился в дерево. Вот только этой весной Дуаньдуань принялся грызть его кору, неизвестно, как это могло сказаться на росте дерева.

Ребенок вышел из чрева Дэн Кайхуа шесть лет назад, в полгода он уже умел ходить. Отродясь никто не видал малыша, который пошел бы в шесть месяцев. Кайхуа с мужем очень этим гордились. Скоро оказалось, что Дуаньдуань быстро растет, а вот учиться разговаривать не собирается. В три года он еще не умел говорить. Родители звали его по имени, он будто и не слышал. Подумали, что он глухой, но он мог расслышать стрекотание кузнечика в нескольких метрах, и тут же мчался туда, чтобы схватить его и засунуть в рот. Подумали было, что немой, но той весной, когда ему стукнуло три года, он вдруг громко закричал, побежал навстречу уходящему за горизонт солнцу с воплем: «Ли Муцзы, мать твою!»

Ли Муцзы звали его отца, но тот не рассердился на ругань, все-таки это были первые слова, которые сказал ребенок. Пусть от таких слов уши вяли, но отец на радостях обнял и закружил сына. Кто теперь посмеет говорить, что Дуаньдуань немой, он ведь заговорил! Чтобы вызвать у ребенка желание еще что-то сказать, Ли Муцзы тоже понесся в сторону красного заходящего солнца и заорал во все горло: «Ли Муцзы, мать твою!» В тот вечер из их двора доносились крики отца и сына, они своей руганью испугали солнце, а затем и тень горы, за которую оно закатилось.

Тем вечером мать и отец без устали обсуждали своего сына, пока глотки не пересохли, но Дуаньдуань больше не открывал рта. Он даже не слушал, о чем они говорят, играя с пластиковой крышкой от бутылки. Мать на радостях отвинтила ее от банки с лекарствами и дала сыну поиграть. Кайхуа просила его позвать папу – он ни в какую, Ли Муцзы требовал, чтобы сын позвал маму – ноль внимания. В конце концов терпение у Кайхуа лопнуло, и она в сердцах отняла у него крышку, но сын даже не взглянул на мать, а тут же повалился и уснул.

На следующий день Дуаньдуань держал свой рот так же плотно сжатым. Чтобы заставить его говорить, Ли Муцзы с наступлением сумерек специально отнес его на то место, где было видно заходящее солнце, но ребенок так и не изрек желанное ругательство, которое могло бы сотрясти землю. Тем не менее в тот день он выпалил имя Дэн Кайхуа, глядя на большого муравья у себя под ногами.

Услышав это, Ли Муцзы расхохотался, как умалишенный, и отпустил шутку в адрес своей жены:

– Этот черепаший отпрыск, еще сидя в животе у матери, нахватался дрянных слов, обругал отца и не угомонится, вот и тебе досталось. – После взрыва смеха он вдруг помрачнел.

Вскоре Дуаньдуань взял привычку ковырять стены и пытался грызть изделия из пластика. В это время его отец, как и все мужчины в деревне, уехал на заработки.

Ли Муцзы был плотником, он ходил по деревням, предлагая свои услуги. Он остался в доме Дэн Кайхуа после того, как сколотил ей мебель в приданое. Тогда у нее остался только старик отец, который давно страдал заболеванием гортани. Чувствуя приближение конца, старик желал лишь одного: чтобы его доченька Кайхуа привела в дом зятя. У него не было сил хлопотать по этому поводу. Понимая, что не успевает, он приказал срочно начать подготовку приданого для дочери. Когда выяснилось, что к приданому добавился и зять, старик со спокойным сердцем отошел в мир иной.

Ли Муцзы после переезда в дом жены по-прежнему ходил по деревням в поисках заказов. Когда был холост, больше времени проводил вне дома, а теперь стал чаще бывать в семье. Уходил на два-три дня и спешил вернуться. Дэн Кайхуа и помыслить не могла, что однажды он уйдет и пропадет на три года.

Поначалу он звонил пару раз в месяц, высылал деньги, а потом звонки стали редки, а денег все меньше. В конце концов кончились и звонки, и деньги. Только под Новый год односельчане передавали кое-что от него, и ни слова больше. Деревенские говорили, что он только просил передать деньги жене и ничего не сообщал о себе. У него спрашивали, может, что передать о его делах, он открывал было рот, но ничего не говорил. На дальнейшие расспросы Кайхуа ей отвечали, что давно пора самой ехать к мужу, а она все не соберется. Женщина спрашивала:

– Муцзы так сказал?

– Он мне ничего не говорил, – отвечал односельчанин, потупив взгляд, – если решишь ехать, то после Нового года я заберу тебя с собой.

– А как быть с Дуаньдуанем?

– И его бери. Но как бы ни вышло, что, приехав к нему, ты тут же захочешь вернуться.

На лбу у Дэн Кайхуа собрались складки, выражение лица было горестное.

– Дуаньдуань в последнее время ковыряет стены и пытается их грызть.

– Да, такой малец и впрямь обуза, но в двоем ее тянуть проще, чем тебе одной.

Глаза женщины наполнились слезами, она никому не хотела говорить, что Ли Муцзы тяготится сыном.

– А если твой муж через восемь или десять лет так и не вернется, ты так же будешь ждать?

Эти слова ее окончательно отрезвили.

Она прожила в слезах целый год, затем отдала деньги от мужа тому, кто их привез, добавив:

– Отдай эти деньги Ли Муцзы и скажи, что если он не собирается возвращаться, то и денег от него не надо.

Она сказала это очень спокойно, но в сердце все клокотало и бушевало, сердце пронзила боль, выступили слезы. Вернувшись домой, она увидела, что привязанный к дереву Дуаньдуань, как волчонок, оскалившись, грызет кору на столбе. На душе стало тяжело, хотелось удариться головой об этот столб и покончить собой, но она сдержалась. «Вот умру и избавлюсь от страданий, а Дуаньдуань как будет жить?» Мысли о смерти посещали ее не раз, но останавливала тревога о сыне. Кайхуа думала умереть вместе с ним, но быстро прогнала это наваждение.

На стволе цедрелы появились почки, ветки покрылись сочными красноватыми побегами, каждый такой побег дней за десять мог вырасти на метр в длину, а за два месяца стать толстой веткой. На боковых ветках тоже были почки, но более нежные, их обычно обрывают и используют в пищу. Городские обжоры считают блюдо из почек цедрелы, пожаренных с яйцом, деликатесом. Кайхуа их тоже собирала. Она оттащила жующего кору Дуаньдуаня от дерева и сунула ему в руку твердую бамбуковую палку со словами: