Брюс Кэмерон - Жизнь и цель собаки

Когда я проснулся, я понял, что умираю. Во мне росла тьма, с которой я уже сталкивался, когда меня звали Тоби и я был в жаркой комнатке со Спайком и другими лающими собаками.

Я не думал раньше об этом, хотя в глубине знал, что однажды кончу, как кот Смоки. Я помнил, как плакал мальчик, когда Смоки похоронили в саду, и надеялся, что по моей смерти он не будет плакать. Моим предназначением, целью всей жизни было любить мальчика и делать его счастливым. Теперь мне не хотелось приносить ему несчастье, даже хорошо, что его нет тут, хотя я скучал по нему до боли – такой же сильной, как страшная боль в животе.

Добрый мужчина вошел в комнату:

– Проснулся, Бейли? Проснулся, братишка?

«Меня зовут не Братишка», – хотелось сказать.

Человек склонился надо мной:

– Ступай, Бейли. Ты славно послужил; ты заботился о мальчике. Это была твоя работа, Бейли, и ты славно потрудился; ты хороший пес, хороший пес.

Мне казалось, что человек говорит о смерти; от него исходило чувство добра и мирного исхода. Тут вошли Мама, Бабушка, Дедушка и Рик – они обняли меня, сказали, что любят, и добавили, что я хороший пес.

И все же от Мамы я ощущал напряжение, какое-то странное чувство – не опасности, но чего-то, от чего я должен был ее защитить. Я слабо лизнул ее ладонь. Ощущая, как наползает тьма, я прижался к Маминой руке.

Прошел еще час, напряжение росло; сначала Дедушку охватило то же чувство, что и Маму, потом Бабушку, а потом даже Рика, так что, слабея, я почувствовал, что должен защитить семью, и это придало мне сил.

И тут я услышал моего мальчика.

– Бейли! – кричал он. Итан ворвался в комнату, и напряжение разом оставило всех – этого, понял я, они и ждали. Откуда-то они знали, что мальчик придет.

Мальчик уткнулся лицом в мою шею и всхлипнул. Я собрал все свои силы, поднял голову и лизнул его, чтобы он знал, что все в порядке. Я не боялся.

Все стояли рядом и держали меня. Было приятно получать столько внимания, но тут живот скрутило приступом боли таким резким, что я не удержался и застонал. Вошел добрый мужчина, снова с иглой в руках.

– Так будет лучше. Не надо ему страдать.

– Хорошо, – сказал плачущий мальчик. Я попытался вильнуть хвостом, но понял, что не в состоянии. Потом меня снова укололи в шею.

– Бейли, Бейли, Бейли, я буду скучать без тебя, бестолковка, – прошептал Итан мне в ухо. Его дыхание было теплым и восхитительным. Я закрыл глаза от удовольствия, чистого удовольствия любви моего мальчика, любви моего мальчика.

Теперь боль совсем ушла – я снова ощутил себя щенком, полным сил и веселья. Я вспомнил, какие чувства охватили меня, когда я впервые увидел мальчика, который вышел из дома и бросился ко мне, раскинув руки. Я вспомнил о том, как нырял за мальчиком, спасая его, как свет мерк на глубине, как сдавливала тело вода – совсем как сейчас. Я больше не чувствовал рук мальчика, который держал меня; только вода со всех сторон: теплая, ласковая и темная.

Понимание пришло позже; сначала пришлось научиться узнавать запах матери и пробиваться к ее соскам. Мои глаза открылись достаточно, чтобы видеть ее темно-коричневую морду – и тут до меня дошло: я снова щенок.

Даже не совсем так. Я щенок, который вдруг вспомнил, что это я. Вдруг, в одно мгновение оказалось, что я гляжу на мир глазами совсем юной собаки. Но если вспомнить все, что было раньше, то это очень странно. Мне казалось, что сделано все; не может быть никакой причины продолжать – что я могу сделать более важного, чем любить мальчика?

Итана мне так не хватало, что иногда приходилось скулить – мои братья и сестры принимали это за слабость и прыгали на меня с намерением подчинить. Их было семеро, все темно-коричневые, с черными отметинами; удивительно, что им невдомек, кто тут главный.

Обычно за нами ухаживала женщина, хотя был и мужчина – он часто спускался в подвал кормить нас; и именно он вытащил нас в коробке во двор, когда нам исполнилось несколько недель. Большой самец, сидевший в клетке, обнюхал нас, когда мы подбежали к нему, и мне откуда-то стало понятно, что это наш отец. Никогда прежде не приходилось встречать отца, и непонятно было, зачем он здесь.

– Похоже, он к ним добр, – сказал мужчина женщине.

– Будешь умницей, Берни? Хочешь выйти? – Женщина открыла клетку отца – видимо, его звали Берни; самец, выпрыгнув, обнюхал нас и пошел полить забор.

Мы галопом понеслись за ним, то и дело тыкаясь мордой в землю, потому что наши щенячьи ножки плохо двигались. Берни опустил голову, и один из моих братьев, подпрыгнув, непочтительно куснул его за ухо, но отец, похоже, не возражал. Он немного поиграл с нами, раскидав в стороны, и пошел к задней двери, чтобы его пустили обратно.

Через несколько недель, во дворе, меня утомила попытка показать одному из моих братьев, кто тут главный; пришлось присесть в травку, и вдруг мне разом стало ясно, что я девочка! Достаточно было обнюхать свою мочу; мой брат решил воспользоваться удобным случаем, чтобы с разбегу налететь на меня, пришлось предупреждающе зарычать на него. Что бы подумал Итан?

Как могу я, Бейли, быть девочкой?

Только теперь я не Бейли. Однажды мужчина пришел, чтобы поиграть с нами в необычную игру. Он хлопал в ладоши, и тех, кто не пугался шума (меня в том числе), клал в коробку. Потом он начал доставать нас по одному из коробки – когда пришла моя очередь, он отвернулся от меня и пошел прочь, как будто забыл, что я тут, пришлось идти за ним. Только за это он сказал, что я хорошая собака, – похоже, его легко удивить. Он был примерно в том же возрасте, в каком была Мама, когда разбила окно машины и дала мне воды – в тот день, когда мы встретились с моим мальчиком.

Мужчина завернул меня в футболку и сказал:

– Ну, девочка, сможешь выбраться?

Мне стало понятно, что он передумал оставлять меня в футболке – пришлось выпрыгнуть и побежать к нему. Мужчина снова принялся хвалить меня.

Во двор пришла женщина и стала наблюдать.

– Большинству требуется минута, чтобы выкарабкаться, а эта – просто уникум, – заметил мужчина. Он перевернул меня на спину, я начал – верней, начала – извиваться и подумал – подумала, – что так нечестно, ведь мужчина гораздо крупнее меня.

– Джейкоб, ей это не нравится, – обратила внимание женщина.

– Это никому не нравится. Вопрос в том, прекратит ли она сопротивляться и признает меня хозяином, или будет драться дальше? Мне нужна собака, которая знает, что я хозяин.

Я услышала слово «собака» – оно звучало не сердито, значит, меня не наказывали, хоть и прижали к земле. Я поняла, что не знаю такой игры, и просто успокоилась, прекратив борьбу.

– Хорошая девочка! – снова сказал мужчина.

Потом он скатал газету в комок, показал мне и начал махать перед носом, пока не раздразнил. Я чувствовала себя глупой и неуклюжей: когда комок оказывался передо мной, я пыталась укусить его своей щенячьей пастью, но не успевала. Потом мужчина отшвырнул комок на несколько футов, я побежала и набросилась на него. Ага! Теперь попробуй отними!