Лора Флоранд - Француженки не верят джентльменам

«Так вот, Джоли. Это для тебя». Будто она еще не поняла этого. Он никогда не сделал бы ничего подобного для ее отца и никогда не будет делать для кого бы то ни было еще. Только ради Джоли он смог заставить себя снова сделать ее – Розу, некогда ставшую символом той огромной части его души, которую он отдал безвозмездно служению искусству, и ту сокровенную частичку личного счастья, что была у него украдена… Рисковать столь многим ради других он больше не стал бы.

Габриэль работал так быстро, красиво и сосредоточенно, что лицо его казалось мрачным. Джоли никогда не видела его таким на YouTube, где были выложены другие его показы. На глазах у всех под руками Габриэля рождалось чудо. Дуновение волшебной золотой пыли на тарелку. Шоколадные лепестки с красными и розовыми прожилками вынуты из формы. Должно быть, ночью он проскользнул сюда и все приготовил. Интересно, откуда он звонил ей вчера вечером, упрекая, что она проводит слишком много времени в Париже, хотя у них железный контракт? Отсюда, из этой самой кухни, ухмыляясь и предвкушая, как удивится Джоли?

Маленькая кулинарная горелка пылает в его руках. Пар от чаши с жидким азотом клубится возле его лица. Горячий жидкий шоколад уже вылит в тонкую круглую формочку из твердого шоколада. Все вместе помещено во взбитый мусс из белого шоколада и кроваво-красной малины. Мусс погружен в азот, вынут, полностью покрыт тончайшим золотым листком. А прошло всего десять секунд! Потому что горячее должно оставаться горячим, холодное – холодным, пока не достигнет рта. Тогда и настанет момент смаковать весь жар и весь холод, скрытые в самом сердце полураспустившейся розы.

Габриэль чуть-чуть улыбнулся Джоли, что было совсем не похоже на его обычную широкую ухмылку. И приладил последние лепестки.

– Я лишь чуть-чуть изменил ее для тебя, – пробормотал он и подвинул свой шедевр к Джоли. При этом стоял лицом к ней, а не к гостям.

Почти прозрачные хрупкие лепестки… раскрыты. Как раз как надо. И видно золотое сердце, которое во всех изготовленных раньше Розах Габриэля было спрятано в лепестках, как некая тайна. Но видно не собравшимся зрителям, а только тому человеку, который стоит прямо перед Габриэлем. Только ей.

Беззащитной. Прекрасной.

Страстный гений, презирающий преграды на пути, ведущему к мечте… Необыкновенный мужчина, преподнесший Джоли самый романтичный, самый нежный десерт, который она когда-либо видела.

Словно сквозь туман ярких вспышек фотокамер, она наблюдала эту сцену со стороны. Гости делали снимок за снимком, но ее это не трогало. Происходило нечто грандиозное. Она будто оказалась вместе с Габриэлем в его коконе, на поверхности которого расцветали чудесные фейерверки.

– Но почему? – прошептала она.

Почему сейчас? Почему прилюдно, да еще и для своего врага, признав права ее отца на этот десерт, хотя истинным автором Розы был только он один?

– Думаю, ты ее достойна, – пробормотал Габриэль, глядя на Джоли сверху вниз и улыбаясь едва-едва, осторожно и неуверенно, но в то же время с надеждой. Потом он слегка коснулся большим пальцем одного из внутренних шоколадных лепестков в том месте, где золотое сердце мерцало для Джоли. – И я тоже.

Она почувствовала, что краснеет. Он достоин? Предложить ей Розу?

Ту драгоценную Розу, образ которой он так долго хранил в своей душе, сопротивляясь попыткам извлечь, украсть? Он так сильно любил эту драгоценность. Она заняла огромную часть его сердца, а снова рисковать своим сердцем он просто уже не мог. И вот теперь при всех он предложил эту драгоценность Джоли.

В мире существовал только один человек, которого Габриэль ненавидел всей душой, но сегодня отдал ему дань уважения. Ради Джоли. И теперь отчаянного Мастера, казалось, даже не заботило, что ее отец был где-то поблизости.

Большим пальцем, прежде ласкавшим изгиб шоколадного лепестка, Габриэль осторожно дотронулся до нижней губы Джоли.

– Я обменяю Розу на тебя, – сказал он тихо, но уверенно.

Его большой палец метнулся вверх и поймал слезинку у нее под глазом, украдкой стирая ее с нежной кожи.

– Уверен, вы извините нас, – обратился Габриэль к собравшимся, обнял Джоли одной рукой и, увлекая ее к выходу, поднял тарелку с Розой.

Пространство у них за спиной заполнил приглушенный шепот восхищения, похожий на далекий шум в поднесенной к уху морской раковине.

– Вечно пытается всех затмить, – очень сухо сказал собравшимся Пьер Манон, когда Габриэль и Джоли исчезли в кладовой. Там всегда поддерживали температуру пятнадцать градусов, но только там и можно было уединиться, если не считать холодильника, где стоял совсем уж страшный мороз. – Ничего не изменилось. – В устах отца Джоли это утверждение прозвучало почти одобрительно. Когда-то он выбрал Габриэля в качестве своего chef pâtissier . Габриэль достал до неба и поймал для Пьера звезду. Несмотря на невозможность мирного сосуществования двух таких могучих личностей, Пьер все же знал цену Габриэлю.

Габриэль проверил защелку на входной двери и захлопнул ее за ними.

– Теперь ты должна ее съесть, – сказал он. – Иначе она совсем скоро превратится в руины.

– Там кольцо? – тихо спросила Джоли. Это было бы так похоже на Габриэля!

Они сели на пол, скрестив ноги, и он поставил тарелку ей на колени.

– Нет. Я, конечно, люблю оригинальные неожиданные решения, но все же не хочу, чтобы ты подавилась. – Из кармана брюк он вытащил маленькую коробочку. – Впрочем, в любой момент, как только захочешь, ты можешь получить его. Или кое-что еще.

Необычайная красота кольца поразила Джоли. Красное золото пронизывало желтое извилистыми нитями. Нежные листочки окружали изящные лепестки таинственной розы, а в самой середине ее сверкал красный, как сердце, рубин.

Раскрыв рот, Джоли смотрела на кольцо, не в силах отвести от него взгляд. Габриэль улыбнулся, сжал руки на коленях и принял позу бесконечного терпения.

– Ешь, Джоли. Я могу подождать.

Первый откушенный кусочек Розы оказался таким необыкновенным, что Джоли едва не вскрикнула. Ей захотелось плакать от жалости. Как сохранить это мгновение навсегда? А потом Джоли закрыла глаза и сосредоточилась на ароматах сложной композиции, объединившей жар и холод, хрупкой текстуре свежевыпавшего снега тонкой формочки, которая едва сопротивлялась зубам, и теплого плотного ganache [107]. У нее на языке смешались и превратились в симфонию ощущения, такие совершенные и прекрасные, такие соблазнительные! Вкус самых изысканных лакомств сосредоточен в одном маленьком кусочке! Неужели в мире может найтись еще что-то, столь же замечательное?

А Габриэль наблюдал за нею, и с каждым съеденным Джоли кусочком в нем возрастало чувство глубокого удовлетворения.