Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 2

– Прошу прощения, мой сын, – тихо проговорила она. – Мухи подобны восходу и закату, они будут всегда, за исключением того, что мухи могут стать мучением, если ты позволишь им это. Ты должен научиться не замечать их. Каждый день, так долго, как это будет необходимо, пожалуйста, стой там неподвижно, и пусть они ползают по твоему лицу и рукам. До тех пор, пока не обратятся для тебя в ничто. Они должны стать для тебя ничем, тогда они не заставят тебя разрушить свою внутреннюю гармонию или, что еще хуже, гармонию других людей…

Теперь, сидя здесь, он чувствовал, как мухи время от времени садятся на его спину и лицо. Они не причиняли ему беспокойства.

Он управился быстро. Рисовая бумага была хорошего качества. Чувствуя себя очень бодрым и здоровым, он протянул руки слуге, который полил на них водой. Когда руки были чисто вымыты, Ёси поплескал себе в лицо из другого сосуда, поежился, принял маленькое полотенце, насухо вытерся, вступил на веранду и только здесь сознательно открыл свои органы чувств.

Вокруг него гостиница зашевелилась: нескольких лошадей седлали и чистили, мужчины, женщины, дети, носильщики уже завтракали, шумно болтая, или выходили на дорогу, чтобы отправиться дальше по своим делам, в Киото или оттуда. На общем дворе рядом с главными воротами гостиницы Абэ проверял людей и вооружение. Увидев Ёси, он присоединился к нему.

Поскольку вокруг были люди, он не поклонился, хотя это стоило ему больших усилий. Его кимоно было чистым и аккуратным, и сам он выглядел отдохнувшим.

– Доброе утро. – Он едва успел проглотить готовое сорваться с языка слово «господин». – Мы готовы выехать сразу же, как пожелаете.

– После завтрака. Приготовьте паланкин для госпожи Койко.

– Немедленно. Для лошадей или носильщиков?

– Для лошадей. – Ёси прошел в свои покои и сообщил Койко, что сегодня она не поедет верхом, что он посмотрит, какой путь они смогут проделать за день, и тогда, вечером, примет решение. Сумомо поедет верхом, как обычно.

К вечеру они едва успели добраться до второй за день станции.

Для ночевки Ёси выбрал гостиницу Журавлей, не самую лучшую и не самую худшую в деревне Хамамацу – живописном скоплении домов и гостиниц по обе стороны Токайдо, славящимся своим саке. Дорога здесь поворачивала вниз, к морю.

Поев по обыкновению в одиночестве, Ёси отправился к Койко – если они ели вместе, то, неизменно следуя обычаю, она почти ни к чему не притрагивалась, намеренно поев заранее, чтобы иметь возможность целиком сосредоточиться на том, чтобы услужить ему как можно лучше. Сегодня вечером он изъявил желание сыграть в го . Это была сложная игра, где нужно было много думать. В нее играли фишками, и она немного напоминала шашки.

Они оба считались хорошими игроками, но Койко была настоящим виртуозом и могла, почти всегда, выигрывать или проигрывать по своему желанию. Это делало игру вдвойне сложной для нее. Он приказал ей никогда не поддаваться ему, но сам проигрывать не умел. Если она одерживала победу в неподходящий день, он мрачнел и обижался. Выигрыш же в один из тех дней, когда все шло из рук вон плохо, мог прогнать с его чела самую темную тучу.

В этот вечер он выиграл. Едва-едва.

– О, владыка, вы разгромили меня! – сказала она. – А я-то думала, что уже побила вас! – Они сидели в ее внутренней комнате, опустив ноги в небольшое углубление под низким столиком, где стояла крошечная жаровня с углями. Поверх столика лежало плотное стеганое одеяло, подоткнутое вокруг них, чтобы удерживать тепло и не пускать внутрь холодный воздух. – Вам достаточно тепло?

– А, спасибо, Койко. Как твоя ноющая спина и ноги?

– О, у меня ничего не болит. Массажистка сегодня была очень хорошей. – Она позвала: – Сумомо, саке и чай, пожалуйста.

Во внешней комнате Сумомо достала бутылочку саке и чайник с другой жаровни, отодвинула сёдзи и внесла их к ним. Она хорошо обслужила обоих, и Койко кивнула с удовлетворением.

– Ты научилась чайной церемонии, Сумомо? – спросил он.

– Да, господин, – ответила она, – но… но, боюсь, мне не хватает умения.

– Князь Ёси – мастер чайной церемонии, – сказала Койко и с благодарностью пригубила саке. Ее седалище и спина болели от долгой тряски в паланкине, бедра – от двух дней верховой езды, а голова – от усилий, которых ей стоил проигрыш со всеми внешними признаками упорной борьбы за победу. Все это она скрывала, вместе с глубоким огорчением по поводу того, как мало проехали они сегодня. Это явно разочаровало его. Но с другой стороны, подумала она, мы оба понимали, что еще один форсированный марш невозможен. Он должен ехать вперед, а я отправлюсь следом. Будет хорошо побыть какое-то время без него. Эта жизнь отнимает слишком много сил, какой бы чудесной она ни была.

Они мирно выпили. Потом он сказал:

– Завтра, рано утром, я двинусь дальше с тридцатью воинами, оставив с тобой десять человек во главе с Абэ. Ты не спеша последуешь за мной в Эдо.

– Разумеется. С вашего позволения, могу я ехать так быстро, как это только возможно.

Он улыбнулся.

– Это порадовало бы меня, но только в том случае, если у тебя не будут болеть ни тело, ни душа, когда ты прибудешь.

– Даже если и будут, ваша улыбка излечит меня в один миг. Еще одну партию?

– Да, но не в го !

Она рассмеялась.

– Тогда я должна приготовиться.

Она встала и вышла в соседнюю комнату, задвинув сёдзи за собой. Он слышал, как она заговорила с Сумомо, но не стал прислушиваться к их беседе. Его ум был занят завтрашним днем, Эдо и гайдзинами.

Голоса замерли, когда обе девушки вышли. Он допил саке, смакуя вино, потом прошел в самую дальнюю комнату, где на безупречно чистых татами лежали футоны и стеганые покрывала. Зимние пейзажи и цвета были здесь главными украшениями. Он снял свою утепленную юкату, поежился и скользнул под пуховое одеяло.

Когда Койко вернулась, он услышал, как она походила немного туда-сюда во внешней комнате, потом вошла к нему и направилась прямо в ванную, где стояли сосуды с водой, на случай, если они понадобятся ночью, кувшины с питьевой и другие – для мытья.

– Я отослала Сумомо спать во внешней комнате, – крикнула она ему, – и попросила Абэ поставить снаружи охранника с приказом не беспокоить вас до рассвета.

– Зачем ты это сделала?

Она вернулась в комнату.

– Это наша последняя ночь на какое-то время – я упомянула ему, что не поеду с вами утром, – и я хотела, чтобы вы были безраздельно моим. – Кимоно упало к ее ногам, она медленно выступила из него и уютно устроилась у него под боком.

Хотя он много раз видел ее нагой, много раз испытывал прикосновение ее тела и много раз спал с ней, эта ночь была во много раз лучше всех, что были раньше.