Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 2

Прислужницы вбежали, принесли нюхательные соли, холодные полотенца и захлопотали вокруг нее и Райко, пока та пыталась собраться с мыслями и наугад определяла, как это может затронуть ее. Впервые в жизни у нее появились сомнения, стоит ли теперь доверять Мэйкин, или всякая связь с ней стала опасностью, которой следует избегать.

Сея неподвижно сидел на коленях. С самого начала он должен был, и эта необходимость пока сохранялась, притворяться, что он напуган, что роль дурного вестника ужасает его; втайне же он радовался тому, что дожил до этих дней и может наблюдать столь поразительные события.

Он не показал им второй кусочек бумаги. Он предназначался ему лично, был зашифрован и гласил: «Убийцей была Сумомо. Говорят, что Койко замешана в заговоре, ранена сюрикеном, а потом обезглавлена Ёси. Приготовьтесь закрыть счета Мэйкин. Избегайте упоминать Сумомо. Оберегайте Хирагу как национальное богатство, его информация не имеет цены. Надавите на него, пусть он расскажет еще, кредитование его семьи возобновлено, как мы договорились. Нам срочно требуются военные планы гайдзинов, цена не имеет значения».

Получив это послание, сёя сразу же проверил в своих книгах счета Мэйкин, по которым его отделение было ей должно, хотя и помнил эту сумму наизусть до сотой доли бронзовой монеты. Беспокоиться не о чем. Пошлет ли князь Ёси ее к предкам, или она сумеет вывернуться из этой ловушки – в любом случае банк останется в выигрыше. Если у нее ничего не получится, другая мама-сан займет ее место – они используют ее остатки по счетам, чтобы профинансировать такую замену. Гъёкояма монополизировал всю банковскую деятельность Йосивары – это был огромный и постоянный источник дохода.

Как смеется над нами жизнь, подумал он, гадая, что бы сказали эти женщины, знай они подлинную причину всевластия Гъёкоямы в их денежных делах. Одним из самых глубоко хранимых секретов их зайбацу было то, что их основателем являлась не просто мама-сан, но женщина гениального ума.

В начале XVII века, с полного одобрения сёгуна Торанаги, она разметила большой, обнесенный стеной район, предназначенный, в будущем, для всех увеселительных домов Эдо, как богатых, так и бедных – в те времена дома веселья были разбросаны по всему городу, – и назвала его Йосиварой, тростниковым болотом, из-за тростника, который в обилии рос на выделенном Торанагой участке земли. Отныне только здесь могли они заниматься своим делом. Далее она создала новый класс куртизанок, гейш . Их тщательно обучали искусствам, и они обычно не предлагались для плотских удовольствий.

Затем она начала ссужать деньги, сосредоточившись главным образом на Ёсиваре Эдо, и скоро ее щупальцы протянулись к другим таким же поселениям, по мере того как они стали появляться по всей стране: Сёгун Торанага мудро рассудил, что в таких поселениях их обитателей и их клиентов будет легче контролировать и облагать налогом.

И наконец, вещь невероятная в те дни, каким-то непостижимым образом – никто до сих пор не знал, каким именно, – ей удалось убедить Сёгуна Торанагу сделать ее старшего сына самураем. За короткое время ее другие сыновья достигли процветания: кораблестроители, торговцы рисом, саке, пивовары – их потомки сегодня владели или тайно контролировали широкую сеть самых разных предприятий. Через несколько лет она получила разрешение для самурайской ветви своего рода принять имя Симода. Теперь Симода были потомственными даймё небольшого, но благоденствующего удела, носящего то же имя, в Изду. Это она выбила надпись над воротами Йосивары: «Страсть не может ждать, она должна получить удовлетворение». Ей было девяносто два года, когда она умерла. Как мама-сан она носила имя Гъёко, госпожа удача.

– Сея, – произнесла Мэйкин между судорожными всхлипываниями, – пожалуйста, посоветуйте, что мне делать, прошу вас.

– Вы должны подождать, госпожа, набраться терпения и ждать, – нерешительно проговорил он, все еще не снимая маски обеспокоенности. Он сразу отметил, что хотя плач был громким и разрывал сердце, ее глаза были более безжалостными, чем он мог припомнить.

– Ждать? Чего ждать? Разумеется, ждать, но что еще?

– Мы… мы еще не знаем… не знаем всех подробностей, госпожа, того, что случилось. Прошу прощения, но есть ли хоть какая-нибудь возможность, что госпожа Койко может оказаться участницей заговора? – спросил он, поворачивая нож в открытой ране просто ради того, чтобы повернуть его. Хотя Гъёкояма и не располагали доказательствами, Мэйкин подозревалась в опасных симпатиях делу сонно-дзёи и связи с Вороном – вопреки их осторожным предупреждениям, – это было еще одной причиной, по которой ей посоветовали приобретать рис будущего урожая: это было не только дальновидным капиталовложением, но также и подконтрольным банку залогом на тот случай, если ее обвинят и осудят.

– Койко в заговоре? Моя красавица, мое сокровище? Конечно же, нет, – выпалила Мэйкин. – Разумеется, нет.

– Мэйкин-сан, когда князь Ёси вернется, нет сомнения, что он пошлет за вами, ибо вы ее мама-сан. В случае, прошу прощения, в случае, если враги нашептали ему на вас, было бы мудро подготовить… подготовить знаки… вашего уважения.

Ни одной из женщин не нужно было спрашивать, Какие враги? Успех повсюду плодил зависть и тайную ненависть – особенно среди ближайших друзей, – а в Плывущем Мире, мире женщин, это проявлялось сильнее, чем где бы то ни было. А им обеим сопутствовал успех.

Мэйкин уже преодолела первое потрясение, и теперь ее разум сосредоточенно отыскивал средства спасения – на случай, если у Ёси есть подозрения, или Койко обвинила ее, или у него есть доказательства, что они обе, и она и Койко, поддерживали сонно-дзёи, сиси и знали Кацумату. Спасения, по сути, не было, нельзя было ни поменять имя, ни скрыться, страна Ниппон была слишком хорошо организована. По всей земле десять глав семей образовывали круг низшего порядка, отвечавший за их собственное поведение и законопослушание, десять таких групп образовывали следующий круг с теми же обязанностями, десять этих – еще один, и так далее, до верховного повелителя, дающего им закон: даймё.

Ей некуда бежать, негде прятаться.

– Что я могла бы предложить такому великому князю, как Ёси? – хрипло спросила она, испытывая невыразимую дурноту.

– Может быть… может быть, сведения?

– Какие сведения?

– Я не знаю, прошу прощения, – ответил он с притворной печалью. Завтра все уже может быть по-другому, сегодня же он еще должен притворяться, сохраняя им лицо, что бы ни думал при этом о их глупости. Глупо соединять бунтовщичество с пенисом, особенно когда обладающих последним сиси так мало, большая их часть рассеяна или убита и они продолжают совершать единственный грех, которому нет прощения: терпят поражение. – Я не знаю, госпожа, но князь Ёси должен быть обеспокоен, крайне обеспокоен тем, что намеревается делать флот подлых гайдзинов. Они ведь готовятся к войне, neh ?