Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 1

– Гомэн насай, гомэн насай , – продолжал выговаривать ее рот.

– Это все то происшествие, – промямлил он, презирая себя, мучаясь от дикой боли, и рассказал ей все про Токайдо и про свои раны, хотя и знал, что она не поймет английских слов, раздавленный охватившим его отчаянием. Когда эта буря утихла и слезы его высохли, он заставил ее лечь рядом, остановил ее новые попытки и дал ей понять, что она получит двойную плату, если сохранит все в тайне.

– Секрет, вакаримасу ка ? – молил он ее.

– Хай , тайпэн, вакаримасу , – радостно согласилась она, нашла лекарство, которое он попросил, потом устроилась рядом, поглаживая его, пока он не уснул.

– Малкольм… – сказала Анжелика.

– Да? – тут же ответил Струан, собираясь с мыслями. Сердце его гулко стучало, напоминая, что он допил последние остатки снотворного, которое оставил ему Хоуг, и что надо будет попросить А Ток достать еще – всего на день, ну, может, чуть дольше. – Я тоже так рад тебя видеть.

– И я. Как тебе нравится мое новое платье?

– Оно изумительно, как и ты сама.

– Ну что же, я пойду, тайпэн, – вставил Макфей, видя, каким счастливым стал Струан, и радуясь за него, хотя все еще потея. – Ребята из Тёсю внизу – так я с ними двигаюсь дальше?

– Как мы решили. Хорошо, еще раз спасибо, Джейми. Дай мне знать, как пойдет это дело.

– Малкольм, – поспешно произнесла Анжелика, – пока Джейми здесь… помнишь, ты просил меня напомнить тебе, когда мы соберемся все вместе, о моем… небольшом содержании.

– Ах да, конечно. Джейми, – начал он со щедрым видом, когда она взяла его за руку, и ее открытое удовольствие низринуло минувшую ночь во тьму забвения – навечно, в упоении подумал он. Этой ночи никогда не было! – Заноси расписки моей невесты на мой счет, – распорядился он, и это слово отдалось в нем счастливой болью. – Ангел мой, просто подписывай счета, все, что ты захочешь, Джейми позаботится о них.

– Спасибо, cheri , это чудесно, но, пожалуйста, не могу ли я получить немного денег?

Малкольм расхохотался, Джейми тоже улыбнулся.

– Они здесь не нужны, расплачиваться наличными совсем не обязательно. Никто из нас не носит с собой денег.

– Но, Малкольм, я х…

– Анжелика, – сказал он, и его голос зазвучал тверже. – С помощью расписок мы расплачиваемся за все, в клубе или в любом магазине Поселения. Так поступают все, даже в Гонконге, как ты, разумеется, помнишь. Это не дает возможности продавцам обманывать нас, и ты всегда знаешь, где и сколько потратил.

– Но у меня всегда были с собой деньги, cheri , свои собственные деньги, чтобы оплачивать свои счета, – сказала она, внешне демонстрируя полную искренность, – и, поскольку мой отец… ну, ты понимаешь.

– Оплачивать свои собственные счета? Какой ужас. Как такое могло прийти тебе в голову? Для порядочного общества это что-то неслыханное. Вот что, ни о чем не тревожься, – произнес он, улыбаясь ей, – это все мужские заботы. Расписки все отлично здесь решают.

– Может быть, у французов все по-другому, мы всегда держим при себе наличные и…

– Как и мы в Англии, или в любом другом месте, но в Азии все просто подписывают счета. Если ты хочешь что-то купить, что угодно, просто распишись за этот товар – даже лучше: нужно изготовить для тебя твою личную печать, о, мы подберем тебе изумительное китайское имя. – Он имел в виду маленькую печатку, обычно прямоугольный кусочек слоновой или иной кости, нижнюю поверхность которого покрывали затейливо вырезанные китайские иероглифы, обозначавшие звуки, из которых состояло имя владельца. Прижав ее сначала к подушечке с тушью, а потом к бумаге, можно было получить уникальный отпечаток, который почти невозможно было подделать. – Джейми позаботится об этом.

– Спасибо, Малкольм. Но тогда, ну, можно мне открыть свой счет, cheri , знаешь, я очень хорошо умею распоряжаться деньгами.

– Я не сомневаюсь, что это так, а сейчас не забивай всем этим свою очаровательную головку, когда мы поженимся, я устрою все по твоему желанию, но здесь в этом счете нет никакой надобности.

Она почти не слышала того, что говорила, развлекая Струана сплетнями из французской миссии, газетными сообщениями и тем, что ее парижская подруга написала ей о великолепном особняке – в Франции их называли «отелями» – на Елисейских Полях, принадлежавшем одной графине, который скоро будет выставлен на продажу так недорого, роняя в его сознание зерна их славного будущего, заставляя его смеяться, ожидая, когда он устанет и его начнет клонить в сон, и тогда она оставит его, чтобы пообедать в клубе с французскими офицерами, потом покататься с ними и с несколькими морскими офицерами-англичанами верхом на скаковом кругу ипподрома, потом будет сиеста, а потом она будет готовиться к приему у сэра Уильяма – почему бы ей в самом деле не пойти туда? Но сначала она вернется, чтобы пожелать спокойной ночи своему будущему супругу.

Все так чудесно и так ужасно, голова ее больше всего была занята новой дилеммой: как раздобыть наличные. Что мне делать? Я должна иметь деньги, чтобы расплатиться за лекарство, эта свинья Андре Понсен не станет мне их одалживать, я знаю, что не станет. Будь он проклят и будь проклят мой отец, укравший мои деньги! И будь проклят он, с Токайдо, пусть ад навеки проглотит его душу!

Прекрати это и сосредоточься. Помни, что ты одна и потому должна сама решать свои проблемы!

Единственная ценность, которая у меня есть, это кольцо, подарок Малкольма, а его я не могу продать, просто не могу. О Господи, все шло так хорошо, я официально помолвлена, Малкольм поправляется, Андре помогает мне, но лекарство такое дорогое, а у меня нет денег, настоящих денег, о Боже, Боже, что же мне делать?

Слезы побежали у нее из глаз.

– Боже милостивый, Анжелика, что случилось?

– Просто… просто я так несчастна, – всхлипнула она и зарылась лицом в простыни на его постели, – так несчастна, что… что Токайдо случилось, и тебя ранили, и я… мне тоже больно – это несправедливо.

Десятивесельный катер сэра Уильяма спешил через лениво перекатывающиеся валы к флагману, стоявшему на рейде Иокогамы; матросы изо всех сил налегали на весла. Сэр Уильям был один в своей каюте, он стоял, ловко справляясь с изрядной килевой качкой, в сюртуке, визитке и цилиндре. Море было чистым; небо на западе темнело, облака уже стали серыми, но пока не было никаких явных признаков шторма. Когда катер подвалил к борту флагмана и все весла поднялись вертикально, он вскочил на трап и поднялся на главную палубу, где рев волынок возвестил о его появлении на корабле.

– Добрый день, сэр. – Лейтенант Марлоу ловко отдал честь. – Сюда, прошу вас. – Они прошли мимо рядов тускло поблескивавших пушек до квартердека – главная палуба и ванты напоминали потревоженный улей: пушки закреплялись, канаты сматывались в бухты, проверялись паруса, из трубы поднимался столб дыма, – поднялись по трапу, спустились по другому на вторую батарейную палубу, миновали матросов, задраивавших люки и убиравших такелаж, и подошли к каюте адмирала на корме. Марлоу постучал, и морской пехотинец, стоявший на часах у двери, сделал на караул.