Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 1

– Не совсем так, сэр Уильям, – холодно заметил генерал. – Армия представлена здесь определенными силами.

– Совершенно верно, – согласился адмирал, – но сэр Уильям абсолютно прав, указывая, что именно Королевский флот является залогом мира. Я планирую взять с собой четыре корабля, сэр, не пять, и оставляю один фрегат на месте. Этого должно быть достаточно. «Жемчужину».

Прежде чем Марлоу смог остановиться, у него вырвалось:

– Извините меня, сэр, но на корабле все еще устраняются значительные повреждения.

– Я очень рад узнать, что вы следите за состоянием моего флота, мистер Марлоу, и что вы держите уши открытыми, – произнес адмирал, сопровождая свои слова испепеляющим взглядом. – «Жемчужина» со всей очевидностью не может участвовать в этой экспедиции, поэтому вам лучше всего вернуться на борт и проследить, чтобы она была в первоклассном мореходном состоянии, готовая выполнить любую задачу завтра, к заходу солнца, или вы лишитесь корабля.

– Есть, сэр, – ухнул Марлоу, отдал честь и пулей вылетел из каюты.

Адмирал громко хмыкнул и сказал генералу:

– Хороший офицер, но молоко еще на губах не обсохло – прекрасная военноморская семья: два брата тоже офицеры, а отец – капитан флагманского корабля в Плимуте. – Он посмотрел на сэра Уильяма. – Не волнуйтесь, к завтрашнему дню его фрегат поставит новую мачту и будет полностью пригоден – он лучший из моих капитанов, только, ради бога, не говорите ему, что слышали это от меня. Он будет охранять вас до моего возвращения. Если у вас больше ничего нет ко мне, джентльмены, я сейчас же выхожу в море – прошу прощения, что не могу присоединиться к вам за ужином.

Сэр Уильям и генерал осушили свои бокалы и встали.

– С Богом, адмирал Кеттерер, да поможет он вам благополучно вернуться и не потерять ни одного человека, – искренне пожелал ему сэр Уильям; генерал присоединился к его пожеланиям. Потом выражение лица посланника стало твердым.

– Если я не получу никакого удовлетворения от бакуфу, я отправлюсь в Осаку, как намечалось. На «Жемчужине» или без нее, во главе армии или нет, но, клянусь Богом, я обещал быть в Осаке и Киото, и я там буду.

– Лучше подождать, когда я вернусь, лучше проявить благоразумие, лучше не клясться Господом, решаясь на столь необдуманный поступок, сэр Уильям, – резко заметил адмирал. – Бог может судить иначе.

В тот же вечер, перед самой полуночью, Анжелика, Филип Тайрер и Паллидар вышли из британской миссии и направились вдоль Хай-стрит к фактории Струана.

– Л-ла, – объявила она со счастливым видом, – шеф-повар сэра Уильяма определенно скромен в своем искусстве!

Они все были в вечерних нарядах и хором рассмеялись, потому что пища была обильной, по-английски добротной и на вкус просто отменной: жареный говяжий бок, подносы со свиными колбасками и свежие крабы, доставленные из Шанхая в холодной кладовой пакетбота как часть дипломатического отправления и потому не подлежавшие таможенному досмотру и обложению пошлиной. Их подавали с вареными овощами, печеным картофелем, тоже привезенным из Шанхая, с йоркширским пудингом, за которыми последовали яблочные пироги и сладкие пироги с мелко нарубленным изюмом и миндалем. Все это запивалось кларетом «Пуйи Фюме», портвейном и шампанским в таком количестве, какое только могли вместить в себя двадцать человек гостей.

– А когда мадам Ланкчерч запустила крабом в своего мужа, я думала, что умру, – проговорила она, захлебываясь от смеха, но Тайрер, смущенный этим, заметил:

– Боюсь, некоторые из так называемых торговцев и их жен склонны вести себя шумно. Пожалуйста, не судите о всех англичанах или англичанках по их поведению.

– Совершенно справедливо. – Паллидар сиял от радости. Он был в восторге от того, что ему тоже было позволено проводить ее, сознавая к тому же, что рядом с его великолепным парадным мундиром и шляпой с перьями поношенный сюртук Тайрера, его старомодный и слишком большой шелковый галстух и цилиндр выглядели еще более похоронно. – Ужасные люди. Без вашего присутствия вечер был бы кошмарным, тут и думать нечего.

На Хай-стрит и в ее боковых улочках было еще полно торговцев, клерков и других людей, понемногу пробиравшихся к дому на нетвердых ногах или просто прогуливавшихся, изредка можно было увидеть пьяного, уснувшего под одним из масляных фонарей, освещавших улицу по всей ее длине. Время от времени им попадались группки японских рыбаков с сетями, веслами и бумажными фонариками, которыми они освещали себе дорогу: одни поднимались от берега, на который вытаскивали на ночь свои лодки, другие брели из деревни вниз, чтобы выйти на ночной лов.

Перед парадным входом фактории Струана она остановилась и протянула руку для поцелуя.

– Благодарю вас и спокойной вам ночи, дорогие друзья, пожалуйста, не обременяйте себя ожиданием, один из слуг может проводить меня до миссии.

– Даже не помыслю об уходе, – тут же сказал Паллидар, беря ее за руку и на мгновение удерживая ее ладонь в своей.

– Я… мы будем рады подождать, – заверил ее Тайрер.

– Но я не знаю, пробуду я там час или несколько минут, это будет зависеть от того, как себя чувствует мой жених.

Однако они настаивали, и она поблагодарила их, проскользнула мимо вооруженного ночного стража в ливрее и поднялась по лестнице, в пышном кринолине, сняв шаль и держа ее в опущенной руке, все еще приятно взволнованная вечером и тем обожанием, которое окружало ее.

– Привет, дорогой, просто зашла пожелать тебе спокойной ночи.

Струан встретил ее в элегантном халате красного шелка, наброшенном поверх свободной рубашки и брюк. На ногах у него были мягкие сапоги, у горла – галстук. Он легко поднялся из кресла: элексир, который А Ток дала ему полчаса назад, приглушил боль.

– Я уже много дней так хорошо себя не чувствовал, дорогая. Немного покачивает, но в остальном прекрасно… как ты очаровательна.

В свете масляной лампы его изможденное лицо показалось ей необыкновенно красивым, и сама она выглядела для него более желанной, чем когда-либо. Он положил руки ей на плечи, чтобы обрести равновесие, собственное тело и голова казались ему до странности легкими, кожа под его ладонями была нежной и теплой. Ее глаза танцевали, и он с любовью посмотрел на нее сверху вниз и поцеловал. Нежно поначалу, потом, когда она ответила, со все большим наслаждением, ощущая ее вкус и ту радость, с которой она приняла его.

– Я люблю тебя, – тихо проговорил он между поцелуями.

– Я люблю тебя, – ответила она, веря в это и слабея от наслаждения. Она была так счастлива тем, что он, похоже, и в самом деле чувствовал себя гораздо лучше, что губы его были сильными и жадными, и руки сильными и жадными, но знавшими предел своим исканиям, предел, который ей, в каком-то полубреду, вдруг захотелось отбросить.