Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 1

– Андзё должен умереть раньше, чем умрем мы, – возбужденно сказала она Хираге, когда, спустя два дня после нападения, он все же вернулся целым и невредимым. – Мы были в ужасе, опасаясь, что вас поймали и сожгли вместе с остальными. Все это было сделано по приказу Андзё, Хирага-сан, по его личному приказу – если хотите знать правду, он как раз возвращался от гостиницы, когда вы напали на него у ворот замка, он сам отдал этот приказ и смотрел на казнь, а потом оставил там своих людей в засаде, на случай если вы, сиси, вернетесь туда, ни о чем не подозревая.

– Кто предал нас, Хирага? – спросил тогда Ори.

– Самураи из Мори.

– Но Акимото сказал, что видел, как их догнали и убили.

– Это должен был быть один из них. Кто-нибудь еще выбрался из Эдо живым?

– Акимото. Он скрывался в другой гостинице весь день и всю ночь.

– Где он сейчас?

– Он занят, – ответила Норико. – Мне послать за ним?

– Нет. Я встречусь с ним завтра.

– Андзё должен кровью заплатить за гостиницу – он нарушил все обычаи!

– Заплатит. Как и весь родзю. Как и сёгун Нобусада. И Ёси.

В своих личных апартаментах высоко в главной башне замка Ёси слагал стихотворение. Он сидел за низким столиком в синем шелковом кимоно, на столике помещались масляная лампа и листы рисовой бумаги, кисти различной толщины, ванночка с водой для размягчения бруска черной туши, в центре которого уже образовалась крошечное углубление, заполненное манящей черной жидкостью.

Вечерние сумерки переходили в ночь. Снаружи доносился никогда не смолкавший гул города с миллионным населением. Несколько домов, как обычно, пылали, охваченные пожаром. Из замка под ним вверх поднимались успокаивающие звуки – разговор солдат, цокот копыт по каменным плитам, изредка гортанный смех, – они мешались с дымом и ароматами костров, на которых готовили пищу, и, приглушенные, проникали внутрь, через красиво отделанные бойницы для лучников в толстых стенах, еще не закрытые ставнями от ночного холода.

Это были его внутренние покои. Ничего лишнего. Татами, такояма, дверь-содзи перед ним была устроена и освещена так, что он мог видеть контур любой фигуры снаружи, тогда как внутрь заглянуть не мог никто.

За дверью находилась более просторная передняя, от которой коридоры вели в спальные покои, ныне пустовавшие, если не считать его вассалов, прислужниц и Койко, куртизанки, пользовавшейся его особым, редким расположением. Его семья – жена, два сына и дочь, наложница и ее сын – находилась в безопасности и под сильной охраной в его наследственном замке-крепости под названием Зуб Дракона в горах к северу от Эдо, примерно в двадцати ри от города. За передней была расставлена стража и помещались другие комнаты, тоже полные воинов, каждый из которых поклялся ему в личной верности.

Его кисточка опустилась в тушь. Кончик ее замер на мгновение над тонкой рисовой бумагой, потом твердой рукой он начертал:

На листе остались три коротких, плавных вертикальных строки иероглифов, сильных там, где они должны быть сильными, и мягких там, где мягкость подчеркнула бы графический образ, который они создавали – второго шанса подрисовать, изменить или исправить даже малейший изъян не оставалось никогда: текстура рисовой бумаги была такова, что она тут же вбирала в себя тушь и та становилась ее неотъемлемой частью, меняясь в цвете от черного до серого в зависимости от того, как использовалась кисть и сколько в туши содержалось воды.

С холодным вниманием он рассмотрел свое творение, расположение стихотворения и всей картины, которую образовывали оттенки черной каллиграфии на всем пространстве белого листа, форму и влажную матовую четкость его иероглифов.

Получилось хорошо, подумал он безо всякого тщеславия. Пока я не могу достичь большего – это почти предел моих способностей, если не сам предел. Что можно сказать о смысле стихотворения? Как его следует читать? А-а, это самый важный вопрос, вот почему оно настолько хорошо. Но достигну ли я с его помощью того, чего хочу?

Эти вопросы привели его к тому, что он вновь задумался о катастрофическом положении вещей – и здесь, и в Киото. Несколько дней назад прибыло известие о неожиданном, кровопролитном, но увенчавшимся успехом перевороте в Киото: войска Тёсю изгнали из города воинов Сацумы и Тосы, удерживавших там власть последние шесть месяцев на условиях шаткого перемирия. Правитель Тёсю Огама теперь держал в своих руках Дворцовые Врата.

Спешно созванное заседание Совета старейшин проходило бурно, Андзё едва не брызгал слюной от ярости.

– Тёсю, Сацума и Тоса! Всегда эти трое. Они – шелудивые псы, которых необходимо уничтожить! Не будет их, и вновь воцарится порядок.

– Это так, – согласился Ёси. – И я еще раз повторяю вам всем, мы должны приказать нашим войскам в Киото немедленно подавить эту смуту – любой ценой!

– Нет, нам придется выждать, наших сил там недостаточно.

Старик Тояма потер свой седой подбородок и сказал:

– Я согласен с Ёси-доно. Война – единственный путь. Мы должны объявить правителя Огаму вне закона!

– Невозможно! – сварливо пробурчал Адати за себя и за пятого старейшину. – Мы согласны с Андзё, нам нельзя рисковать, мы можем оскорбить всех даймё, толкнуть их к объединению против нас.

– Мы должны действовать без промедления! – повторил Ёси. – Мы должны приказать нашим войскам вернуть себе Врата, покончить с восстанием.

– Мы не имеем для этого достаточно сил, – упрямо твердил Андзё. – Мы будем ждать. Нужный момент еще не наступил.

– Почему вы не слушаете моего совета? – Ёси к этому времени был так зол, что это стало почти заметно. С усилием он взял себя в руки, зная что потерять выдержку и сорваться на крик было бы сейчас роковой ошибкой и навсегда настроило бы их против него. Разве не был он самым младшим, наименее опытным и наиболее подготовленным к этой должности среди них, разве не пользовался он наибольшим влиянием среди остальных даймё, разве не мог, при желании, единственный из всех старейшин, поднять свое знамя и ввергнуть всю страну в пучину гражданской войны, как это было до прихода сёгуна Торанаги? Разве не плевались все они, не чувствовали себя уязвленными, когда его назначили опекуном и членом Совета старейшин по «просьбе» императора, не спросив их мнения и совета, кто бы там ни манипулировал Сыном Неба? – Я знаю, что я прав. Разве я ошибся в отношении гайдзинов? Я прав и сейчас.

План, который он выстроил с целью убрать гайдзинов и их флот из Эдо, чтобы выиграть время и справиться сначала с внутренними проблемами, увенчался блестящим успехом. Он был прост: «С большой церемонией и притворным смирением мы передадим гайдзинам жалкие крохи выкупа, предложим в будущем встречу с Советом, которая будет отложена, потом отложена еще раз или отменена совсем, или даже при необходимости устроена с использованием подставных лиц, а в последний момент, когда их терпение истощится до предела, мы намекнем, что готовы устроить встречу с сёгуном, когда он вернется, которая также будет отложена, договоренность о ней пересмотрена и опять отложена, и никогда не состоится, или даже если и состоится когда-нибудь в будущем, то не принесет ничего, что не было бы нам угодно».