Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 1

Койко права, теперь я это вижу. Иядзу разгадала бы мой замысел и прочла бы мои подлинные мысли: ее влияние на Нобусаду должно исчезнуть, или я мертвец. Разве это не все равно что сказать: «Власть моего предка…» Если бы не Койко, моя голова могла бы торчать на их пике!

– Не плачь, маленькая, – тихо проговорил он, уверенный теперь, что ей можно доверять.

И все то время, что она позволяла ему успокаивать ее, потом разогревать ее ласками, потом сама разогревала его, Койко размышляла в своем третьем сердце, самом сокровенном, – первое было открыто всему миру, второе – только самым близким родственникам, третье же никогда, никогда, никогда не открывалось ни перед кем, – в этом самом потаенном месте своей души она молча вздыхала с облегчением, что прошла еще одно испытание, потому что именно испытанием это и было.

Слишком опасно для него хранить подобное свидетельство измены своему господину, но еще опаснее для меня владеть им. О да, мой прекрасный повелитель, тебя легко обожать, смеяться и играть с тобой, изображать экстаз, когда ты входишь в меня, и совершенно божественно вспоминать к концу дня, каждого дня, что я заработала один коку. Только подумай об этом, Койко-тян! Целый коку в день, каждый день, за то, что ты участвуешь в самой захватывающей игре на свете, подле самого славного имени на свете, с молодым, красивым, поразительным мужчиной высокой культуры, чей Упругий Стебель является лучшим из всех, какие тебе пока доводилось услаждать… и при этом зарабатывать такое богатство, больше, чем кто-либо, даже в былые времена.

Ее руки, губы, тело искусно отвечали ему, закрываясь, открываясь, открываясь еще больше, принимая его, направляя, помогая ему – тончайше настроенный инструмент, на котором он мог исполнить любую мелодию. Она позволила себе приблизиться к самому краю, безупречно изображая оргазм, притворяясь, что низвергается туда снова, но ни в коем случае не низвергаясь – слишком важно было сохранять силы и трезвость ума, ибо он был мужчиной с большими аппетитами – наслаждаясь этой борьбой, не торопя его к концу, но всегда увлекая вперед, вот уже удерживая его на краю, подталкивая в пропасть и тут же вытягивая обратно, подталкивая, вытягивая, держа на грани и, наконец, отпуская в пароксизме облегчения.

Теперь тишина. Его тело во сне придавило ее, что само по себе не было неприятным. Она стоически переносила это, не позволяя себе даже шевельнуться, чтобы не нарушить его покой, глубоко удовлетворенная своим искусством, как и он – она знала это – был удовлетворен своим. Ее последней, самой тайной, будоражащей мыслью было: интересно, как Кацумата, Хирага и их друзья-сиси истолкуют «Меч моих предков…»

Понедельник, 29 сентября

В нескольких милях к юго от Киото в сгущающихся сумерках шла яростная арьергардная схватка между отступавшими войсками Сацумы и воинами правителя Тёсю, князя Огамы, недавно вырвавшими из их рук контроль над Дворцовыми Вратами. Кацумата, тайный сиси и первый мастер меча Сацумы, повел в атаку сотню конных самураев, чтобы дать возможность князю Сандзиро и основным силам Сацумы отойти еще на несколько миль южнее. Противник значительно превосходил их численностью. Местность была открытая, ветер налетал резкими порывами, неся с полей тяжелый запах человеческих испражнений; небо зловеще темнело от собиравшихся грозовых туч.

В очередной раз Кацумата бросился со своими воинами вперед в неистовой попытке прорваться к знамени Огамы, который тоже сражался верхом. Они смяли передние ряды Тёсю, но подкрепления, поспешившие со всех сторон, чтобы защитить своего господина, оттеснили их с большими потерями после кровопролитной схватки.

– Все войска – вперед! – прокричал Огама, грузный суровый мужчина двадцати восьми лет в легких доспехах из бамбука и стали и в боевом шлеме; меч его был обнажен и запачкан кровью. – Обойти этих собак! Не замедлять движения! Я хочу получить голову Сандзиро!

Тут же адъютанты побежали во все стороны, чтобы передать его приказания.

В трех-четырех милях от места схватки князь Сандзиро и остатки его войск торопились к морю и Осаке. Там можно было найти корабли, которые перевезут их домой, на южный остров Кюсю, где они найдут надежное убежище в своей столице Кагосиме, расположенной в четырехстах морских милях на юго-запад.

Всего их набралось около восьмиста бойцов, хорошо вооруженных и фанатично преданных самураев, которым отчаянно хотелось повернуть назад и тоже вступить в битву с врагом – их жег стыд после понесенного поражения и изгнания из Киото неделю назад. Огама подготовил внезапное ночное нападение: он кольцом окружил их казармы и поджег их, нарушив все священные соглашения о мире.

С тяжелыми потерями воины Сацумы прорвались из города в деревню Фусими, где взбешенный Сандзиро собрал свои силы. Отряды Тёсю наступали им на пятки.

– Мы в ловушке.

– Господин, – сказал один из его военачальников, – я предлагаю повести немедленную контратаку на Киото.

– Слишком рискованно, – убежденно возразил Кацумата, – против нас очень много войск, они задавят нас численностью. Господин, вы оттолкнете от себя всех даймё и еще больше перепугаете двор. Я советую вам предложить Огаме перемирие, если он позволит нам отступить, сохраняя порядок.

– На каких условиях?

– Как одно из условий перемирия, вы согласитесь с тем, что его войска останутся хранителями Дворцовых Врат – именно его, а не Тосы, это еще больше углубит вражду между ними.

– Я не могу на это пойти, – ответил Сандзиро, дрожа от негодования, что позволил Огаме перехитрить его. – Но даже если бы я и согласился на такое, он все равно не уступит, с какой стати ему это делать? Мы в его руках. Он может мочиться нам всем на головы. Будь я на его месте, я атаковал бы нас еще до полудня.

– Да, господин, он так и поступит, если только мы не упредим его. С помощью уловки, о которой я говорил, это нам удастся: он не настоящий воин, как вы, и войска его не так воодушевлены, как наши, и хуже обучены. Он взял верх над нами только потому, что напал ночью как подлый предатель. Не забывайте, его союз с Тосой шаток. Он должен закрепить свое господство над Вратами, а сил, достаточных, чтобы справиться со всеми проблемами в течение последующих нескольких недель, у него нет. Сейчас ему необходимо навести порядок и получить подкрепление, не вызывая недовольства других даймё. А вскоре и бакуфу должны вернуться сюда с большими силами, чтобы вернуть себе Врата, ибо это их право владеть ими.

По указу Торанаги все даймё, посещавшие Киото, могли брать с собой лишь пятьсот человек охраны; все эти воины должны были жить, подчиняясь суровым ограничениям, в казармах, построенных отдельно для солдат каждого из владетельных князей и лишенных всяких защитных укреплений. Тот же указ позволял сёгунату держать в столице столько войск, сколько их было у всех остальных даймё, вместе взятых. За долгие века мира и покоя правительство бакуфу ослабило надзор за соблюдением этих законов. В последние годы даймё Тосы, Тёсю и Сацумы – опираясь на свое личное могущество – постоянно добивались от чиновников разрешения увеличивать число своих воинов, пока оно не выросло настолько, что их заставили отослать все дополнительные подкрепления домой.